Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [40]

Из нашего разговора я многого не помню. Я недолго у него находился. Свободного времени уже не было. Я только скажу, что знаю, как много этот парень выкладывался на сцене, иначе он и не мог. А тогда, перебирая струны своей гитары, он подбирал песню, которую собирался записать. Day Tripper, битлов. Совершенно ясно, что его сердце и душа не были открыты только для бесконечного кружения в соул–музыке. В будущем он бы многого смог бы достичь и в других направлениях. Он пригласил нас поприсутствовать на своей записи на следующий день, если конечно, мы не будем заняты. В свою очередь я пригласил его на наш концерт.

— Не знаю, смогу ли я, но уверен, вам здесь понравится, и вы ещё не раз вернётесь в Мемфис, — улыбнулся он.

В то лето 1965 года I've Been Loving You Too Long Отиса вышла сорокопяткой и имела колоссальный успех. За ней последовали многие другие, такие как Try A Little Tenderness, Mr Pitiful, Respect и Satisfaction. Прошло чуть больше двух лет со дня нашего знакомства, как он погиб 10 декабря 1967 года в авиакатастрофе над озером Монона в штате Висконсин.

Что же такого я увидел в тот день, что сделало меня таким счастливым? То был новый Юг, в котором чёрные вместе с белыми работали рука об руку. Но затем, неожиданно для всех нас, когда мы подъехали к Колизею, на гребне холма мы увидели их. Они стояли там под большим дубом, лучи заходящего солнца играли их развивающимися балахонами, зловещие мерцающие блики отбрасывал огромный огненный крест в их руках. Ку–клукс–клан. Плотным кольцом светло–голубых рубашек полицейских окружено было море колпаков, пока наша машина медленно пробиралась вдоль строя полицейских. Потом нам рассказали, что только так можно было избежать кровопролития, проезжая мимо раздающих свои нацистские листовки членов клана.

Питер Грант сидел впереди, мы все — в пассажирском отсеке. Казалось, на него всё это не производило никакого впечатления. Но мне этого только казалось. Только мы пересекли ограждения, в руках у меня уже была целая стопка их листовок, без всякого умысла набираемые мною как сувениры Юга. Тут он взорвался.

— Вы, расистские ублюдки, белые недоноски!

Он опустил окно, и его раскрасневшаяся физиономия высунулась наружу.

— Подотритесь своими листовками, говноголовые! — кричал он группе людей в белых одеждах.

Он бесновался и метал молнии. Естественно, я сидел тут же и в моей голове проносились всякие варианты, Питер же еврей! Мне только в тот момент начали открываться глаза, что из себя представляет на самом деле расизм, что это означает для общества, и как мы мало знали об этом. Другими словами, что за дурацкую шутку мы с наволочками на головах разыграли тогда перед окном Сонни? Да, весело получилось, не скажешь. Мурашки по коже от этих воспоминаний. И вот, к началу концерта, я был весь возбуждён и озлоблен, и, по общему мнению, был грозен.

Уже в Колизее перед выходом на сцену, впервые я испытал чувство негодования, увидев авторитарную фигуру полицейского. В существующем обществе он готов был исполнить любое требование своего правительства, не задумываясь, даже если ему пришлось бы применить силу, направленную против одного гражданина, поправ права другого. Мне захотелось иметь, висящую на двери туалета табличку «только для цветных», которая была последней точкой в этой дурной цепи. Но у меня не оказалось под рукой отвёртки, и я удовлетворился, сделав фотографию полицейского на фоне надписи «только для цветных». Придёт время, и я испытаю это на собственной шкуре.

После концерта нас пригласили отужинать в местном Дворце Съездов, и я прихватил туда свой портативный японский магнитофон с намерением, когда начнутся разговоры на интересующие меня темы, я незаметно включу его, а затем, уже в Нью—Йорке проиграю запись своим чёрным друзьям. В доказательство процветания расизма на Юге. Вот это и станет на этот вечер моей миссией.

Концерт прошёл отлично. Публика принимала нас с энтузиазмом, и к нашему удивлению, чем чернее мы играли, тем им больше нравилось. Что за парадокс? Играешь чёрную музыку, приезжаешь, к примеру, сюда, но тебе не дадут сыграть её здесь, если ты чёрный. Но если ты — белый, но играешь чёрную музыку, перед тобой всюду открыты двери. Странно. Никак мне этого было не понять. Никогда, да, никогда и не хотел бы этого понять. К тому времени я уже знал наверняка, где настоящие корни и никому не удастся переубедить меня. В чёрном.

Все эти известные политические деятели, которых я встретил на приёме, предоставили мне роскошный материал, с которым я мог без тени смущения появиться в Нью—Йорке. «О, да! Мы с женой собираемся завтра поутру на охоту. Приглашаю вас всех, ребятки, уверен, у меня найдутся и для вас отличные ружья. Вы получите громадное удовольствие от охоты. Ну как, согласны?» Кругом радостные, улыбающиеся лица. Как нам здесь нравилось! Ужин — великолепен, вино отличное, а затем стали разносить всем белую молнию.

Но вот вдруг было произнесено это магическое слово. «Нигер!» Словно механического зайца выпустили на стадион, и все гончие начали его преследование. «Ты когда–нибудь держал в руках старый добрый Браунинг? Великолепное оружие. Как–то я одним выстрелом уложил десятерых нигеров. Мы ещё поговорим с тобой, парень, о подробностях предстоящей охоты. Уверен, тебе понравится». Под столом, на моих коленях работал портативный японец, и поверьте, записан был отличный материал. Когда же подали белую молнию, я обернулся, строй копов охранял наш стол, и я возненавидел каждого из них. Впрочем, то было замечательное время. И тревожное. Мне нравился каждый прожитой мною день. Сознание того, что однажды Юг перевернётся, придут изменения, и Америка с новыми силами бросится вперёд.