Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [38]

— Вот так то, стоит по этому поводу открыть бутылочку Джека Ди, — приговаривал он при этом, широко улыбаясь.

Сзади, через два ряда, Хилтон возбуждённо корпел над колумбийской травкой, готовя её для всех нас. Вскрывал пакет и перетирал её между пальцев, а я, сидя напротив и разложив перед собой стопку бумажек, скручивал козьи ножки, чтобы потом их разжечь.

Алан Прайс, по обыкновению, проводил время пялясь в окно и изучая просторы, раскрывающиеся перед ним с высоты птичьего полёта. За ним были сложены наши усилители, гитары, его орган. Застелив их кое–как, часто на них спал Хилтон. А Сонни проводил большую часть времени в туалете, занимаясь стиркой и развешивая затем мокрое бельё прямо над усилителями. Сонни часто нам доказывал, что веселить он нас умел не хуже Таппи.

Когда мы сели в Мемфисском аэропорту, то ступили сразу на небольшую дорожку, сшитую из разноцветных лоскутков хлопчатобумажной ткани, разложенную перед нами в доказательство, что мы прибыли на Старый Добрый Юг. Одна юная охотница за автографами объяснила нам, что администрация аэропорта специально расстилала такую дорожку перед приезжающими, чтобы первое, что они увидели, это хлопок, которым богат их край. Мило, не правда ли?

Как только мы выгрузили весь наш реквизит, Сонни завернулся во флаг конфедератов, звёзды, полосы, который ему подарил кто–то из наших поклонников. Мы с Часом тут же ухватились за края и, накинув их себе на плечи, подняли Сонни, как в гамаке. Мы торжественным шагом понесли его по лоскутной дорожке и запели

Are you from Dixie?

Yes, I'm from Dixie,

well I'm from Dixie too,

к восторгу всех работников аэропорта и наших поклонников. А журналисты, они не слова не говоря, как по команде все опустили свои фотоаппараты. Два белых осла и чокнутый нигер, завёрнутый в бравый Южный Крест, да ещё смеются и машут руками! Должен пояснить, что как раз в эти дни президенту Джонсону отказали в поддержке его закона о расовом равноправии, и расовая проблема обострилась с новой силой. Ну а мы? Мы понимали, что должны выдержать эту битву до конца. И гордо прошагали так всю дорожку.

Мемфис, штат Теннесси. Родина Элвиса Пресли. Что говорить. Дух Элвиса вселился в нас, и всё время как мы там находились, его песни не выходили у нас из головы. Мы вышагивали по коридорам гостиницы, распевая Blue Moon Kentucky или Just Keep on Shinin' Bright…

Заразная она была, эта белая южная штука. И вот теперь, мы оказались в самой её гуще.

Публика была ужасна. Многие из них оказались тупоголовыми юными школьницами, Мы ещё толком не разыгрались, а они уже превратились в трясущихся дервишей, штурмующих сцену. Они бросали в нас свои лифчики, трусики, брекеты со своих зубов, студнеподобные жертвы битломании, бросались печеньем в виде фигурок зверей, выпеченным специально для нас, расчёсками, записными книжками — что только было под рукой. Кулисы после каждого концерта неминуемо превращались в пекарню сдобных булочек.

— Мы спекли вам пирожок, — пели мы в унисон, при виде входящих в нашу артистическую стаек девочек. И далее. — Если подойдёте ближе, мы угостим вас пирожками.

И Алан Прайс вторил нам:

— Эй, красавицы, что спекли для меня, как насчёт того, чтобы приготовить для меня что–нибудь особенное?

Помню первый вечер Сонни на Глубоком Юге.

— Почему бы нам не проверить, есть ли действительно у него чувство юмора, или это нам только казалось? — спросил я.

— Давай, разыграем его, дружище. Схожу, позову Прайсика. Сделаем вид, что нас целая толпа, — подхватил Час меня и тут же начал стаскивать наволочку со своей подушки.

Воспользовавшись стащенным с ужина ножом, мы прорезали в наволочках по две дырки для глаз и подкрались к номеру Сонни. Окна были завешены, но слышно было, как работает телевизор. Дверь заперта. Натянув наволочки на головы, мы оценивающе осмотрели себя в отражении от стеклянной панелей. Расставили зажжённые зажигалки вокруг бассейна и до чёртиков довольные, разошлись по сторонам. Ну, вточь как твои знакомые привидения.

Я тихонько постучался к нему.

— Извините, сэр, обслуживание в номерах, — стараясь подражать южному выговору.

Тишина.

— Извините, сэр, ваш гамбургер и молоко.

— Я не заказывал ни вашего чёртова гамбургера, ни тем более молока, — раздался из–за двери приглушённый голос.

Я продолжил настаивать. Молчание. И только я постучался по сильнее, как два глаза засверкали в окне. Что они могли увидеть? Мужчин в белых колпаках с зажжёнными маленькими факелами в руках, отбрасывающие неясные блики на движущиеся в темноте фигуры. Видно было, как обезумевший от страха Сонни отпрыгнул футов на шесть и задёрнул занавеску.

— Отвалите от меня, мать вашу! Я звоню в полицию!

На следующее утро я увидел, как Сонни молча грузит свои саквояжи в машину. Не оборачиваясь, краем глаз завидев меня, что–то пробурчал. Что–то вроде «мать вашу, ублюдки».

Мы продолжали углубляться на юг, в места, которые лучше пусть здесь останутся безымянными. Там нас пригласили посетить губернаторский дворец. Что сказал нам губернатор с глазу на глаз должно было окружить нас неприятностями со всех сторон. Даже теперь, двадцать лет спустя.