Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [37]

Было уже поздно, когда мой журналист, с которым я успел подружиться, отвёз меня обратно в гостиницу. Во всю ширину стены огромными буквами было выцарапано: «Эрик Бёрдон любит нигеров».

«Вот именно, — подумал я, — полагаю, именно таким я и являюсь».

Я повернулся к моему чёрному другу–журналисту. Мы одновременно рассмеялись. Я пожал ему руку и от всего сердца поблагодарил.

М. Дж. и Питер Грант подписали контракт на серию концертов по югу и к западу. Джо Тигр довёз нас до аэропорта, откуда мы должны были вылететь в обе Каролины, где начнётся северный куст наших гастролей. Всё это меня несколько встревожило. Нам предстояло иметь дело с красношеими и копами, которые совсем недавно разогнали демонстрацию чёрных, протестующих против расовой дискриминации.

К тому же у нас появился новый роуди, чёрный парнишка из Нью—Йорка, который влился в нашу команду. Сонни мы нашли за кулисами в Аполло. Боб Левин хорошо знал его и предложил его нам в помощь. С каждым разом наша команда всё увеличивалась и крепла. Сонни оказался очень приветливым и работящим парнем, но меня грызли сомнения на счёт его, чёрный парень на юге, да ещё среди белых англичан? Или же он уже бывал в южных штатах с какими–нибудь чёрным ансамблем? Ну что ж, узнаем со временем. И я собрал всю свою отвагу в предвкушении первых наших южных гастролей.

7. Путешествие в прошлое

Обратно в Мемфис

Где жить бы хотел

В одной из песен слышал я

Что есть на свете

Мемфис, штат Теннеси

Казалось, жара никогда не спадёт в то лето 1965 года, а нам ещё предстояло лететь на юг во время нашего большого Американского турне. То были гастроли полные неожиданностей и волнений, требующие от нас напряжения всех наших сил. С нами поехал и Боб Левин со своей дамой сердца, Кати. В Нью–Йорке Боб успел организовать наш фан–клуб — место, где мы перезнакомились со многими замечательными людьми во время нашего сезона в Парамаунте. С нюхом не меньшим, чем у Боба Хоупа, он оказался великолепным роуд–менеджером. А его пассия — чистой, безгрешной манхаттанской копией, тех голливудских девушек, приходящих ко мне в моих снах. Она была не только хорошенькой и умеющей заваривать отличный чай, но и несла мир в наши души. Она была единственным женским существом на наших гастролях, но Бог наградил её талантом успевать делать и первое и второе.

Место ассистента Боба занял Сонни, помните, тот самый чёрный парнишка, с которым мы познакомились в Аполло. Сонни подменял Таппи Райта, у которого оказались срочные дела в Европе. Мне не хватало смеха, шуток и розыгрышей нашего Таппи, но, как оказалось, Сонни обладал не меньшим чувством юмора. У руля стоял Майк Джеффери, по–прежнему не снимающий своих чёрных очков и отметивший наш успех в Америке приобретением золотых наручных часов. Вот такие собрались ребята в нашей команде и, чтобы быть уверенным, что никто из них не выбьется с пути, не хватает сказать несколько слов о Питере Гранте. Я всё время удивлялся, глядя, как ловко Питер ориентируется в американской среде. Но тут узнаю, что он, оказывается, не был чужаком в Америке. Он уже провёл в этой стране целых три года с Джином Винсентом, когда тот участвовал в съёмках The Girl Can't Help It в Голливуде. Бывало, рассказывал нам всякие жуткие истории про Джина, и то, как его ограбил он.

Питер родился с любовью к музыке в своей душе, но начал он свой путь борцом на ринге, а чуть позднее снимался в кино на эпизодических ролях. Он сам, без чьей–либо протекции в свои неполные тридцать стал одним из лучших агентов в деловом мире, и если забегать вперёд, то приобрёл славу мозгового центра управления Цеппелинов.

Нам было за что уважать Питера. И не только из–за его устрашающих размеров, поверьте, было за что!

Мы летали в специально нанятом на время гастролей для нас самолёте, так как расстояния, которые нам предстояло покрыть, превышали возможности передвижения по дорогам. Наш собственный самолёт! Мы, наконец, убедились, в чём же скрывались преимущества славы и успеха. Наш лётчик, Бобби Мак, оказался не только ветераном Второй Мировой войны, из так называемых «летающих кожаных воротников», но и величайшим любителем выпить. Нет, алкоголиком его было не назвать, но вот, что странно, ходил он всегда чуть покачиваясь. Тем не менее, даже теряя над собой контроль, он умудрялся всегда ровно сажать самолёт. В общем, мне его винить не в чем. Он не заставлял меня нервничать. В своих «покачиваниях» и профессионализме он в точности был похож на меня. В любом случае, у него всегда было припасено для нас пара–тройка занимательных рассказов о войне. Обычно по утрам в руках у него оказывалась бутылка водки, взявшаяся просто ниоткуда, и в утренние часы, на свежем воздухе, это всегда предвещало начало хорошего дня.

Самолёт, на котором мы летали, был двухмоторным Мартином, настоящий старый трудяга, что–то наподобие Дакоты DC3, быстро взмывающим в воздух при взлёте. Когда он набирал высоту, казалось, мы летим вертикально вверх, прямо к солнцу! Они друг друга отлично понимали друг друга, лётчик и самолёт. Сразу за кабиной были убраны несколько рядов кресел, чтобы мог разместиться стол для игры в карты. Яростные карточные бои разыгрывались в долгие часы, проведённые в воздухе. Они начались неожиданно для всех нас. Первыми сели за стол Майк Джеффери, Час Чандлер и Питер Грант. Позднее на тех гастролях к нам присоединились Отшельники Германа, и Питер Нун, их редкозубый солист, оказался азартным игроком. Ставки взлетали до семи тысяч долларов. Время от времени удача отворачивалась от Питера Нуна, но он упорно оставался в игре. Час, напротив, часто вставал из–за стола с раскрасневшимся лицом, улыбающийся и пытающийся засунуть неподдающуюся стопку банкнот себе в карманы брюк.