Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [43]

Чёрный в замешательстве продолжал стоять в углу. Он говорил, что–то себе под нос, то обращаясь к земле, то к небу. Но вот он шагнул вперёд. Я слышал его бессвязную речь, казалось, он гневно спрашивал себя, что же он сделал не так. И, подумав, насколько странно здесь всё, я последовал за ним на улицу. Чёрные музыканты играют на сцене бара, переполненного белыми слушателями, но чёрному посетителю не позволено входить? Расовые предрассудки идут вразрез всем человеческим представлениям. Они не поддаются никакой логике, когда ты сталкиваешься с ними лицом к лицу. Человек шёл, что–то бубня, но заметив, что я иду следом, обернулся и немного посторонился, давая мне пройти. Приступ стыда за цвет моей кожи вспыхнул в моём сердце. И я, нарушив молчание, заговорил с ним.

— Послушай, дружище, я полностью с тобой согласен, это просто ужасно, всё, что там произошло, знаешь, хочу сказать, пошли они, мать их, друг, скоро этого не будет. Я здесь чужой, я приехал из Англии. Это всё слова, но вот тебе моя рука, друг, я на твоей стороне.

— Я солдат, — проклокотал он басом. — Я из разведки, друг. Я был во Вьетнаме ради них, вот уже год как я здесь и ничего не понимаю. Знаешь, я просто хотел посидеть, отдохнуть, ничего более.

— Вернёмся, дружище, вот увидишь, они обслужат тебя, как какого–нибудь маменькиного щенка, — я почувствовал, что должен вмешаться. — Ну, даже если мы зайдём туда же, я угощу тебя выпивкой, дружище, пошли.

«У проф. Длинные—Волосы» было прохладно. Мы нашли свободные два места, на сцене браво играли какие–то ребята, и хотя самого профессора Длинные—Волосы я не увидел, меня вполне устроило то, какую музыку я услышал. Казалось, солдат почувствовал здесь себя много лучше. По выражению на его лице, я понял, что он немного оттаял. Но, чёрт возьми! Эти его глаза! Этот его, мать его, взгляд! Странно. За столиком прямо напротив нас, все обернулись и посмотрели на меня. Я что, параноик? На предыдущем концерте, семнадцать тысяч пар глаз там было. Некоторые из них, может, и были там. По лицам понял, что меня узнали. Но ни малейшего движения приблизится ко мне не сделали, неплохое начало, несмотря на то, что меня вычислили. После повтора выпивки, группа взяла перерыв. Один из музыкантов подошёл ко мне. Спросил, не хотел бы я спеть для собравшихся, так как многие меня узнали. Я ответил, почему бы нет. Он обвёл взглядом всех, те одобряюще закивали, и он сказал, что чуть позже вместе сыграем джем.

Я обернулся к моему чёрному компаньону. Он улыбался и радостно кивал мне.

— Ну и ну, вот дела, ты, оказывается, поёшь, парень!

Я кивнул, а он с горечью в голосе продолжил:

— Готов поменяться с тобой в любое время. Я подписал контракт на три года. «Зелёные береты», знаешь. Но на базе меня предупредили, чтобы в форме меня не видели в городе. В городе, хочу сказать. То есть, за воротами базы. Впервые я на Юге, настоящем Юге. Все мои товарищи родом из Гринборо.

Я знал, что это дальше к северу, так что мы оба вкусили то, что все называют Глубоким Югом.

Группа снова вышла на сцену, ребята играли ещё горячее и с ещё большим энтузиазмом. Публика им с жаром аплодировала, и моя грусть стала понемногу замещаться простыми чувствами, обычными ощущениями счастливого вечера. Великолепные приключения, даже и кислоты не надо. Огромный кусок моих детских фантазий воплощался наяву, прямо здесь. Музыка захватила меня, завладела моими мыслями и перенесла в другой мир. Люди кругом зашевелились и встали из–за своих столиков, чтобы потанцевать. Стаканы взмыли в воздух и стали опустошаться большими глотками — некоторые с дикими криками начали прыгать со стола на стол.

Но тут я вспомнил, что меня пригласили на сцену, но никто за мной не пришёл. Что за чёрт? Мне и так хорошо. Я почти полностью забыл об этом, если бы мой чёрный солдат мне бы не напомнил, и хотя выступление подходило уже к своему финалу, меня по–прежнему не звали. Странно. Они кончили играть. Я был в замешательстве.

— Не хочешь ещё выпить или, хочешь, ещё сходим куда–нибудь? — спросил мой компаньон.

Я был смущён.

— Э, думаю, нам лучше уйти, — заключил я.

Я поставил мою выпивку на стол и попросил счёт, бармен принёс его и я расплатился. Только мы собирались встать и уйти, как кто–то положил мне на плечо руку.

— Эй, послушай, брат, мне необходимо объяснить тебе, почему тебя мы не позвали, дружище. Я хочу сказать, что все мы были бы рады с тобой сыграть, но мы совсем забыли предупредить тебя, что в этом городе существует одно правило, в Новом Орлеане запрещено белым и чёрным пользоваться одним и тем же микрофоном, ты понимаешь, что это значит? Это жёстко, дружище, но… полное дерьмо, что я ещё могу сказать?

Я стоял, слушая его с открытым от удивления ртом. И не верил своим ушам.

— В самом деле? — с недоверием переспросил я.

— Ты уже слышал, дружище, мне противно повторять это. Чёрные не имеют права пользоваться теми же микрофонами, что и белые, так написано в правилах.

Я вдруг почувствовал в себе жалось пополам с сочувствием к моему чёрному супер–десантнику. Я испытал на себе боль тех же предрассудков, что приносили и ему. И подумал, что вот она реальность, которую я встретил впервые в Миссисипи, когда увидел отдельные туалеты для цветных и белых, но только теперь я смог почувствовать, что же это означало на самом деле. Солдат поймал моё настроение и предложил: