Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [10]

Я стоял в дверях, медленно стягивая с себя успевшую намокнуть куртку. Мне был виден весь коридор и всё что происходило в кухне на клетчатом полу. Там стояла она, освещённая яркой лампой, всё, о чём я мог только мечтать. Одинокая секси на кухне. На чужой кухне, чужая секси. Во мне проснулся дьявол. Как мне это всё нравилось. Как меня всё это заводило.

— Найдётся здесь что–нибудь перекусить? Я ужасно проголодался, — взглянув мельком на картофельные очистки в раковине, спросил я.

Её платиновые волосы блестели теперь, как хром. Я вошёл, перекинулся с ней ещё несколькими ничего не значащими фразами и открыл пару пива, в восторге любуясь, как она идёт скользящей походкой по коридору до дверей комнаты. Усевшись прямо на пол, передо мной открывался удивительный вид на очертания её ног, лодыжки и полные бёдра, удивительного цвета её ноги, заключённые в светлого тона капронки. Ощущения накатывались одно на другое, волнами покрывала меня её женственность, никогда я ещё не был так близок, так увлечён, так владел временем, моим временем, чтобы лучше рассмотреть её, почувствовать её, ощутить её запах и успеть, наконец, насытиться женщиной.

— Вот, готово — бобы и чипсы, — сказала она. — Соус будешь?

Мы сели ужинать, яркий свет от люстры заливал почти пустой стол. Босой ногой нащупал мягкую кожу её туфель на шпильках, повёл выше — шёлк её ноги. Я притворился, что ужасно голоден, ел против своего желания и трясущейся вилкой, запихивал консервированные бобы Хайнца себе в рот, губы пылали, набивая рот всем, что было на тарелке. Она ещё не кончила есть, а мои руки уже легли ей на плечи.

— А теперь чай, не так ли? — сказала она, обернулась и широко улыбнулась.

И так положила ногу на ногу, что стал виден верх её чулок, и снова улыбнулась, заметив, как свет заиграл тенями у меня между ног.

— А вот и десерт, — произнесла она, играя с молнией на моих джинсах, но снова улыбнувшись, оставила меня в растерянности. — Но сперва я бы хотела выпить чаю, милый.

Она поднялась из–за стола, улыбнулась, посмотрела на меня и провела ладонью по моему лицу, нарочно оставляя следы своими длинными ногтями, и будто электрический заряд пронёсся через всё моё тело.

— О, да, конечно, сейчас, — и остался один на кухне ждать пока закипит чайник.

Достал из буфета чашки, чай, молоко, сахар и обернулся — в коридоре лежали скинутые ею белые лодочки, за ними на перилах — тонкими струйками свисали чулки. Я шагнул в коридор.

— Чай! — окликнул я её.

Молчание.

— Чай готов, — повторил я.

Снова ничего. Я ступил в коридор, поднял белые лодочки, повертел в руках, поставил их у стены, затем направился в сторону чулок. Я уже почти поднялся вверх, как увидел, что разбросанное бельё ведёт в спальню.

Она лежала на постели, совершенно раздетая, руки разведены в стороны, и чертит в воздухе ногой какие–то знаки. Я быстро избавился от джинс, скинул футболку и, побросав их на пол, прыгнул рядом с ней на постель, пока она, дразня меня, то сводила, то разводила колени. Свет играл полутенями с её волосами… но вот её руки потянулись ко мне и ухватились за окаменевшую кость, и бурный поток понёс нас вниз по реке.

Внезапно, мне попался на глаза чёрно–белая фотография матери Чарли, стоящая на стиральной машине рядом с коробкой порошка Омо. Но тут она обвила меня правой ногой и направила меня в себя. Мы лежали на мягких хрустящих простынях, а наши языки неистово искали друг друга. Её дыхание становилось всё тяжелее и тяжелее. Её крики «Ещё, ещё, ещё» и «Да, да, да!» в конце концов слились в единый стон, низкий, грудной стон. Я утонул в её губах, затерялся в волосах. Кроме неё в какой–то момент вселенная для меня перестала существовать. Я был полностью отстранён от неё тем, что моя фантазия наконец–то была воплощена.

Новые ощущения я испытал в паху — тепло, блаженство. Она затихла ненадолго, затем издала странный долгий глубокий вздох. И вдруг спросила меня:

— Ну, тебе понравилось?

— О чём ты? — спросил я.

— Шутишь? Я такое проделываю не часто, знаешь ли? Ты меня разыгрываешь? Я просто спросила тебя, тебе понравилось?

— Да, очень. Просто потрясающе.

— Ты этим занимался прежде? — спросила она меня.

— Да, и очень часто, — соврал я.

Никакой реакции. Думаю, она поняла. Я прошёл испытание, хотя, должен признаться, не был уверен, что кончил. Она начала медленно поводить левой рукой, но определённо вдоль моего немного обмякшего древка. Я же занялся её грудью. Она была прекрасна, я ещё никогда не видел грудь такого размера так близко. Хотя она и не была большой, но очень приятной для моих ладоней и губ. С какой бы стороны не посмотреть на неё. Я долго над ней трудился, она порозовела и налилась, что ещё больше меня возбудило, и я готов был продолжать так, казалось, до бесконечности. Думаю, прошло несколько часов. Она продолжала лежать на спине, наслаждаться и шептать:

— Ещё, да, ещё так, пожалуйста, снова так ещё!

Она всё глубже и глубже тонула в постели. Я даже испугался за неё. Мог ли я ей там что–нибудь повредить? Но — нет, она была там влажная и мягкая.

Я почувствовал всё то, о чём думал, что должен почувствовать. Ожили все те рассказы, которые я слышал в школе, в туалете, за стенкой, за тайком выкуренной сигаретой, или за пинтой рядом с парнями с завода. В этот раз я всё испытал сам. В этот раз я знал, что это возбуждало её не меньше, чем меня. Я готов был остаться с этим навсегда. С усилием я оторвался от её лица, приподнялся, мои ноги нащупали край постели, мои ступни зарылись в пушистый ковёр. Я понимал, что мне никогда–никогда не забыть как–её–зовут, и что эта женщина, кем бы она ни была, оставит во мне неизгладимый след. И послужит образцом для всех моих последующих в будущем сексуальных подвигов.