Ранняя печаль - [41]

Когда он уходил, произошло еще одно небольшое событие, оставшееся вне поля зрения Валентины, но надолго запавшее в память Рушана.

Между летней кухней и домом, на пути к калитке, натекла мелкая прозрачная лужа, которую они обошли при входе, и сейчас, прощаясь, невольно остановились возле нее. Валя никак не хотела его отпускать и, обнимая через шаг, говорила какие-то волнующие слова. Светила высокая полная луна, и они, трогательные в своей нежности, отражались в луже, как в зеркале. Рушан хотел обратить на это ее внимание, как вдруг Валя ступила в воду ногой и картина мгновенно распалась на глазах, как изображение на вдребезги разбитом зеркале. И он посчитал это дурным знаком...

Целуя его в последний раз у калитки, она как-то по-сиротски жалостливо спросила, словно вымаливала еще одно свидание, как он прежде:

-- Придешь сегодня вечером?

Он поправил сбившийся от сумбурных объятий муаровый бант и ответил с нежностью и радостью:

-- Обязательно. Я очень счастлив, что мы встретились с тобой.

В эту минуту он не лукавил, не хитрил, -- что-то доброе, искреннее, как в школьные годы, он ощутил к этой знакомой и незнакомой женщине в белом элегантном платье...

XV

С утра и до вечера у него не выходило из головы прошедшее и предстоящее свидание с Валей. О чем он только не передумал в тот долгий летний день, переворошив основательно всю свою жизнь. В какие-то минуты он торопил время и хотел, чтобы скорее наступил вечер, он жаждал вновь услышать ее жаркие слова, почти физически ощущал прикосновение ее нежных рук, страстный шепот: "Мой... мой... мой..."

Может, это судьба вновь соединила их, когда-то, еще детьми, потянувшихся друг к другу, чтобы теперь оба, испив из чаши разочарований и потерь, обрели наконец счастье и покой?

Он так растрогался, что решил сделать ей что-нибудь приятное, пошел в поселковый универмаг и купил флакон французских духов. Он долго выбирал между "Клима", "Фиджи" и "Черной магией", пока продавщица не посоветовала ему "Шанель No5".

Фантастика! В большом городе их днем с огнем не найдешь, а здесь --кому они нужны? Скромная белая коробочка "Шанель No5", которую он держал в руках в первый и последний раз, до сих пор стоит перед глазами, когда он начинает думать о подарках.

Зашел он и в гастроном, и, когда попросил бутылку армянского коньяка "Ахтамар", молоденькая продавщица, вряд ли знавшая его, улыбнулась и сказала, что в Мартуке редко кто берет такой дорогой коньяк, а вот сегодня, незадолго до него, учительница английского языка купила такую же бутылку. Это сообщение Рушан посчитал за добрый знак и забыл о вчерашнем разбитом изображении на зеркальной поверхности дождевой лужи.

Вечером в назначенный час он поспешил с подарками на Советскую. И снова Валя ждала его в палисаднике с гитарой, но сегодня она была в огненно-красном платье, и такого же цвета бант сменил черный муаровый в блестках.

Когда он вручил подарок, она обрадовалась и сразу кинулась ему на шею, осыпая его поцелуями. Она была как-то странно возбуждена, и Рушан подумал, что Валя успела до него выпить, видимо, волнуясь от предстоящей встречи, которая, возможно, может что-то изменить в их отношениях, и если ему, мужчине, пришла такая мысль в голову, то женщине, наверное, и подавно, тем более она видела, каким счастливым он уходил от нее.

Желая пошутить насчет преждевременной выпивки, он сам склонился к ней и еще раз поцеловал, но запаха спиртного, к своему удивлению, не ощутил, и эту странную возбужденность, лихорадочный блеск в глазах отнес на счет волнения. Так, в обнимку, они прошли мимо высохшей лужи в летний домик, где опять их ожидал накрытый столик, и три новые свечи загорелись сразу, как только они уселись друг напротив друга.

После случившегося вчера они чувствовали себя поначалу скованно, от Вали исходила какая-то нервозность, -- он это ощущал, хотя объяснить не мог. Вроде она была по-прежнему мила с ним, говорила, как и прошлой ночью, приятные и волнующие слова, но Рушана не покидало ощущение, что она все время куда-то проваливается, ускользает от него, и он попросил ее спеть, чтобы увести женщину от тягостных мыслей.

Она охотно взяла гитару, будто согласилась, что песня успокоит ее, но нервное напряжение сказалось и на репертуаре -- почему-то завела блатную песню.

Рушану мгновенно вспомнился дом дяди Рашида в Актюбинске, куда он иногда приходил по случаю праздников или на дни рождения Исмаил-бека или Шамиля. Эти дни отмечались свято, при любых обстоятельствах, даже если виновник торжества в это время сидел в тюрьме, -- Минсулу-апай свято берегла традиции дома...

На веранде откуда-то тянуло сквозняком, и все три бледных язычка пламени заплывшего воском шандала сдувало в сторону Вали, поэтому он хорошо видел склонившееся над гитарой лицо.

В иные мгновения оно напоминало ему Кармен, но не ту обворожительную огненную испанку Мериме, а жену дяди Рашида, которой дружки братьев дали такую громкую кличку. У той тоже было похожее красное платье, и такой же пошлый бант украшал деку ее любимой гитары, и такая же примерно манера играть на гитаре. Вот только бабочку в волосах блатная Кармен не носила, это он помнил хорошо, а репертуар -- один к одному, словно Валя проходила стажировку в доме Гумеровых.