Раннефеодальные государства на Балканах VI–XII вв. - [6]

Сказанное не означает, что следует отвергнуть мысль о возникновении в рассматриваемый период ростков нового, феодального способа производства в недрах рабовладельческого разлагающегося общества. Ряд исследователей усматривает их в колонате, трактуя колона как предшественника (или даже как представителя) феодально-зависимого крестьянства[25]. Более оправданным представляется, однако, видеть прообраз париков в тех категориях сельских тружеников, которые отнюдь не вышли на первый план в V–VI вв., но которые позднее, в X–XI вв., прямо приравнивались в правовом отношении византийскими юристами к современным им парикам.

Согласно конституции Анастасия I от 500 г., «парики» (этот термин там и употреблен) отличались и от колонов-энапографов и от эмфитевтов; в указе Юстина II (со ссылкой на конституцию Анастасия I) «парики» обозначены как свободные колоны (следовательно, несмотря на новеллу Юстиниана I от 531/2 г. о прикреплении к земле и свободных колонов, различие между ними и энапографами либо сохранялось, либо снова, что вероятнее, обрело значение). Юстиниану же принадлежит новелла (№ 120), в которой он повторял запрет Анастасия распространять «парическое право» на церковные земли. Кроме того, император подчеркивал, что «так называемое парическое право неведомо ни нашим законам, ни какому-либо иному вообще», т. е. объявлял условия парической аренды незаконными. Законодатели и правоведы (Лев VI и Александр в X в., Евстафий Ромей в XI в.) считали законы Анастасия I и Юстина II (но — не Юстиниана I) правовыми актами, определившими юридический статус париков[26]. Все это дает основания думать, что особенность статуса парика-арендатора уже в VI в. состояла в том, что он, как и колон, имел право на наследственную аренду после 30 лет непрерывного держания чужой земли (его, как и колона, если он выполнял условия соглашения, нельзя было согнать с этой земли), но — в отличие от колона — парик сохранял право перехода к другому хозяину или вообще ухода с земли независимо от времени его аренды, если это не оговаривалось специально в договоре (колон же после 30 лет навечно прикреплялся к земле и к тяглу вместе со своими потомками). Эта форма свободной аренды, по разным причинам, видимо, устраивавшая некоторых крупных землевладельцев (в особенности — духовных, пользовавшихся налоговыми льготами и чувствительно улавливающих возникающие возможности более прибыльных форм эксплуатации), показалась опасной Юстиниану, поскольку задевала интересы фиска: нарик-арендатор нес государственные повинности, и его уход с арендованного участка делал проблематичным получение с него государственных податей.

В этой аренде, занимавшей, действительно, как бы среднее положение между колонатом и поземельной крестьянской зависимостью, и следует, видимо, усматривать зарождение нового, феодального вида эксплуатации, не получившего, однако, в результате энергичного вмешательства центральной власти заметного развития в V–VI вв., но начавшего быстро распространяться на рубеже VIII–IX вв., поскольку именно эта эксплуатация соответствовала новому уровню развития производительных сил и поскольку сопротивление рабовладельческого государства было сокрушено в ходе «варварских» вторжений VI–VII вв.[27]

Ростки нового пробивались, видимо, также в результате развития патронатных отношений; отдававший себя под покровительство магната вместе с землею оказался в более мягких формах зависимости, чем колон. Запрещая патроцинии, правительство отнюдь не содействовало в IV–VI вв. зарождению нового, феодального базиса; сущность политики государства в это время состояла в сохранении старого любой ценой, в упрочении переживавшего кризис рабовладельческого способа производства. Этот же курс проявился и в мерах, нацеленных на сохранение свободного крестьянства, мелкого общинного землевладения, ибо именно община, связанная круговой порукой, оказалась гарантом уплаты причитающихся фиску налогов. Как было, наконец, показано выше, тот же правительственный курс явственно проявился и в законодательстве VI в. о «париках» и «парическом праве».

Обеспечивая себе социальную базу в условиях борьбы с крупным сенаторским землевладением как основой сепаратизма, Юстиниан I опирался на средних землевладельцев, на крупных эмфитевтов и на городских земельных собственников, в руки которых перешли бывшие полисные земли. Именно эти слои нуждались в сильной центральной власти в обстановке произвола магнатов и нашествия «варваров». Особую благосклонность проявлял Юстиниан I также к церковно-монастырскому землевладению, которое росло в VI в. за счет императорских пожалований. Поддержав приверженцев ортодоксального направления (православия) против всех иных направлений христианской доктрины, государство взамен лишило церковь той самостоятельности, которой она ранее обладала, и поставило на службу своим интересам.

Несмотря на отмеченные выше кризисные явления в сельском хозяйстве, на разорение ряда провинций, в общем производственный потенциал сельского хозяйства Восточноримской империи был в первой половине VI в. еще высок: центральная власть обладала огромными запасами продуктов и сырья и колоссальными денежными средствами, составлявшимися главным образом из налоговых сборов. Эти средства и позволили Юстиниану I развернуть в 30–50-х годах грандиозную кампанию по отвоеванию западных провинций и по укреплению обороны балканских земель.