Раннее (сборник) - [23]

Шрифт
Интервал

Да Степана встретила взгляд,
Прыснула – и назад.
– Эх, – кричит Степан, – сердце во мне загорелось!
Хочу, чтобы девка твоя в шелка оделась.
На шелково платьице когда-ни-то взглянет
Да меня непутёвого помянет.
Развязывает он свой мешок,
Достаёт платья на три – беленький шёлк!
– А ты, папаша, издобудь-ка нам самогону
Да зови кого-ни-то из району. –
Ладно, говорю, самогону придёт черёд,
У нас и медовая брага живёт.
Ты, старуха, видно, вставай,
Угощенья нам подавай,
Да самоварчик приспей нам,
А позвонить – успеем.
Достают они из мешков тут, брат,
Печенье-крученье, консервы, шоколад:
– Едал ли? видал ли, папаша, Европу? –
Это мне Стёпа.
Да. Ну, сели мы. Только Степан беспокоен – встанет,
Вдоль стен пройдёт, карточки оглянет.
Смотрю на него – редко такой молодец удаётся:
Не родня, а в душу вьётся.
– Эх, говорю, парень, похвалить бы твоего отца,
Да голову зарубил тебе не с того конца.
Руки за ремень, стал. – Ты, батька, о чём?
– Да всё ж вот о том, что ты дуролом,
Да и приятели твои тоже
С тобою схожи.
Шпионы-то вы, я вижу, лядащие,
Не настоящие?
– А ты посудить и сам волён,
За шесть месяцев какой шпион?
– Как ж эт’ вас на такое ремесло
Нанесло?
– Да уж не заварили б круто нам,
Не прыгали б с парашютами…
Как они город тот назвали?.. Гага!
Там, видишь, все подписали бумагу:
Пленных, значит, кормить,
С голоду не морить.
Ну, а от нас
Поступил отказ{93}:
Народу-де у нас хватает,
Кто сдался – пусть подыхает.
Другие-то пленные сыты, будешь упрямым,
А наших – в яму да в яму.
После уж, как немцев отвсюду прижали, –
Ласковые стали, прибежали,
В армию зовут – хоть в немецкую, хоть в РОА,
Да’ ть на своих рука ли поднимется, а?
Искали, как полегче на эту сторону.
– Ну, – я в упор им. – Ну?
Деньги-то есть? – Да тысяч со-сто.
– Документы? – Исправны. – Куда как просто.
Значит, с концами?
Головы дурьи, о чём же мы с вами?
С немцами не расчёлся? Иди воюй.
А никому не должон – живи, не горюй.
Я вас не знаю, беседы мы не вели,
Обогрелись часок – и ушли. –
Поглядываю на гостей – молчат.
В землю глядят.
– Не-ет, мужички, власти – всегда они власти,
Хороша не жди от них, жди напасти.
Сажали их – думали, будут свежи,
А они всё те же.
Старый ворон мимо не каркнет:
Бумажёнки вам выпишут без помарки,
Поставят печать –
И пошлют сосны считать.
И не станут с вами миловаться,
Что доброй волей вы пришли сдаваться.
По саже хоть гладь, хоть бей –
Всё будешь чёрен от ей.
В Восемнадцатом, как я в армии был,
Две недели, привелось, в ЧК служил.
Городскую барышню вели однова,
В тонком платьи, статная, в кудерьках голова.
Помню – гордо себя держала
И не трусила их нимало.
– Эх, говорит, деревенский тюлень,
Вспомнишь ты когда-нибудь этот день!
А как дошло до расстрела –
Тринадционал запела{94}…
Они потому и верховодят,
Что сами своих под пули подводят.
Так, думаешь, вас пощадят?
Навряд…
Долго молчали. Потом Степан
Через верх налил, выпил стакан,
Глянул на всех, тряхнул головой:
– За добро слово спасибо, родной.
Знаем, натыканы столбы да вышки.
В бор – не по груши, по еловы шишки.
Только чем нынче гадать-раскидаться,
Нам бы оттуда да дальше податься,
Зажить бы в сыте да в тепле,
Да забыть бы о нашей растреклятой земле.
Бьёшь по башке себя – эх ты, уродина!
Что тебя тянет, дурного, на родину?
Ну, сил не стаёт, как с востока ветер!
Где б я такую вот девушку встретил?
(Я глядь, а уж Танька с полатей спорхнула,
Шею косынкой цветной обернула,
Румяна, скромна, сидит в уголку, елоза,
И опустила глаза.)
– Жил я всегда, как свеча на ветру.
Так и живу. Так и умру.
В плен меня сдал генерал,
А патроны я все расстрелял.
На фронт пошлют – спасибо скажу,
В лагерь отправят – кости сложу.
Поздно нам думать. Нет нам возврата.
А и всего-то приходится по шкуре с брата{95}. –
Да… Выпили мы ещё самогону,
Побрёл я в правление к телефону.
И так-то было мне тяжко в ту пору:
До чего ж ты, думаю, дожил, Кузьма Егоров?
Ты ли, думаю, острослов,
Да не нашёл им слов?
Они с налёту берут, вгорячах,
А у тебя полвека на плечах.
А с твоими сынами да то же будет?
Эх ты, Иуда…
Позвонил, однако. Воротился – а уж эти двоечкой
В сторонке уселись, у печки.
Спать, гоню её, спать, Танька.
Так-то взмолилась: – Останусь, папанька! –
Расцвела – не узнать, не видал я её такой.
Оглянулся на мать – махнул рукой.
Сидят они себе вдвоём,
А я – с теми ребятами, за столом,
Знай, подливаем,
Тоску заливаем.
Лакомства навалено, а стоит кусок
Поперёк.
Рассказали они мне про Европу довольно.
Слышать мне было их – во как больно:
– Посравнили мы, батя, посравнили вочью
Ихнюю жизнь и жизнь свою.
Пока под чужой крышей не побываешь,
Где своя течёт – не узнаешь.
– Вот, говорю, понимай, спина,
Во-де-ка, во-де твоя вина. –
Распахнулись душой молоденьки,
Да как посыпали деньги
Пачками, пачками на стол:
Возьми, говорят, старик за ласку!
А я, отвечаю, ласку не продаю,
Ласку добрым людям даром даю.
Не сердись, уговаривают, ништо.
Нам-то она, деньжура, на что?
Чем зря отдавать – у тебя пусть уж.
Сбережёшь – на доброе дело пустишь.
Я – не хотел. За что не доплатишь – того не доносишь.
Ну, тогда, мол, сожжёшь или бросишь.
Взяли себе долю – чтоб была им вера,
Остатние я насыпал в меру{96}
И унёс в сарай под солому.
Слышу – шеберстят вокруг дома.
Воротился. Ну, ребята, прощайте,
Лихом не поминайте,

Еще от автора Александр Исаевич Солженицын
Матренин двор

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки.


Август Четырнадцатого

100-летию со дня начала Первой мировой войны посвящается это издание книги, не потерявшей и сегодня своей грозной актуальности. «Август Четырнадцатого» – грандиозный зачин, первый из четырех Узлов одной из самых важных книг ХХ века, романа-эпопеи великого русского писателя Александра Солженицына «Красное Колесо». Россия вступает в Мировую войну с тяжким грузом. Позади полувековое противостояние власти и общества, кровавые пароксизмы революции 1905—1906 года, метания и ошибки последнего русского императора Николая Второго, мужественная попытка премьер-министра Столыпина остановить революцию и провести насущно необходимые реформы, его трагическая гибель… С началом ненужной войны меркнет надежда на необходимый, единственно спасительный для страны покой.


Один день Ивана Денисовича

Рассказ был задуман автором в Экибастузском особом лагере зимой 1950/51. Написан в 1959 в Рязани, где А. И. Солженицын был тогда учителем физики и астрономии в школе. В 1961 послан в “Новый мир”. Решение о публикации было принято на Политбюро в октябре 1962 под личным давлением Хрущёва. Напечатан в “Новом мире”, 1962, № 11; затем вышел отдельными книжками в “Советском писателе” и в “Роман-газете”. Но с 1971 года все три издания рассказа изымались из библиотек и уничтожались по тайной инструкции ЦК партии. С 1990 года рассказ снова издаётся на родине.


Рассказы

В книгу вошли рассказы и крохотки, написанные А.И. Солженицыным в периоды 1958–1966 и 1996–1999 годов. Их разделяют почти 30 лет, в течение которых автором были созданы такие крупные произведения, как роман «В круге первом», повесть «Раковый корпус», художественное исследование «Архипелаг ГУЛАГ» и историческая эпопея «Красное Колесо».


В круге первом (т.1)

Роман А.Солженицына «В круге первом» — художественный документ о самых сложных, трагических событиях середины XX века. Главная тема романа — нравственная позиция человека в обществе. Прав ли обыватель, который ни в чем не участвовал, коллективизацию не проводил, злодеяний не совершал? Имеют ли право ученые, создавая особый, личный мир, не замечать творимое вокруг зло? Герои романа — люди, сильные духом, которых тюремная машина уносит в более глубокие круги ада. И на каждом витке им предстоит сделать свой выбор...


Рекомендуем почитать
Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Шаги по осени считая…

Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2

Отголоски петроградского апрельского кризиса в Москве. Казачий съезд в Новочеркасске. Голод – судья революции. Фронтовые делегаты в Таврическом. – Ген. Корнилов подал в отставку с командования Петроградским округом. Съезд Главнокомандующих – в Ставке и в Петрограде. – Конфликтное составление коалиции Временного правительства с социалистами. Уход Гучкова. Отставка Милюкова. Керенский – военно-морской министр. – Революционная карьера Льва Троцкого.По завершении «Апреля Семнадцатого» читателю предлагается конспект ненаписанных Узлов (V–XX) – «На обрыве повествования», дающий объемлющее представление о первоначальном замысле всего «Красного Колеса».


Архипелаг ГУЛАГ. Книга 2

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 5-й вошли части Третья: «Истребительно-трудовые» и Четвертая: «Душа и колючая проволока».


Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».


Рассказы и крохотки

Первый том 30-томного собрания сочинений А.И.Солженицына являет собой полное собрание его рассказов и «крохоток». Ранние рассказы взорвали литературную и общественную жизнь 60-х годов, сделали имя автора всемирно известным, а имена его литературных героев нарицательными. Обратившись к крупной форме – «В круге первом», «Раковый корпус», «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное Колесо», – автор лишь через четверть века вернулся к жанру рассказов, существенно преобразив его.Тексты снабжены обширными комментариями, которые позволят читателю в подробностях ощутить исторический и бытовой контекст времени.