Рампа и жизнь - [43]

Когда я узнал об этой бессмысленной гибели, то невольно вспомнил слова Стасова:

– Когда Дальский играет Рогожина, тень Достоевского присутствует в театре.

Может быть, и при кончине Дальского великая тень была где-то по близости и в смертный час раскрыла ему свои отцовские объятия.

Никто другой не мог бы понять и успокоить эту смутную, мятущуюся, одаренную русскую душу.

В. Ф. Комиссаржевская

«Я помню чудное мгновенье, —

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье…»

Пушкин

Таким мимолетным виденьем Русского Театра была Вера Федоровна Комиссаржевская.

Родилась она в 1864 году, умерла в 1910. Значит, жития ее земного было всего 46 лет. У нее было бестелесное лицо, что-то не от мира сего.

Увидев его раз, вы уже никогда не могли забыть это лицо.

Если бы она в свое время жила в Италии, ее ни на шаг от себя не отпустил бы Корреджио: она была бы его самой любимой, самой волнующей моделью.

В орбиту Врубеля, с его даром потустороннего видения, Комиссаржевская, к сожалению, не попала.

Как пришла она в театр?

Совершенно случайно. После банальной семейной истории, которая приключилась у нее с мужем. После психиатрической больницы, куда ее доставили, уже всю изрезанную петербургскими хирургами.

В этих случаях женщины обыкновенно уходят в монастырь.

Комиссаржевская ушла в театр. И я думаю, что у монастыря с театром есть что-то общее – есть какое-то определенное отречение от самого себя. Уход от мира. Есть свое посвящение, принятие своеобразной и очень трудной схимы.

Она пошла в Театр, как утопающий, который плывет к маяку, ибо – там спасение.

Ее театральным восприемником был знаменитый актер И. П. Киселевский.

Странно, но это нужно отметить, что В. Н. Давыдов не почувствовал в Коммиссаржевской ее огромного дарования и дал о ней отрицательный отзыв.

Но Киселевский привел ее к Николаю Николаевичу Синельникову, на которого она произвела огромное впечатление как актриса. Синельников, очень редко выступавший на сцене, стал играть с ней водевили: «Школьная пара», «Роковой дебют», «Волшебный вальс».

Это было в 1893 году.

Опытный и чуткий актер разгадал ее сердечную драму и стал, как ребенка, развлекать смешными пустячками, чтобы отвлечь от черных мыслей.

В какой-то мере это произвело на Комиссаржевскую целительное действие. Она стала оживать, стала забывать свои душевные потрясения, стала возвращаться к жизни.

Синельников, быстро разгадав ее театральные возможности, предписал ей, как самый опытный врач, своеобразный режим и только потом допустил к общему столу: дал сыграть Лизу в «Горе от ума» и Бетси в «Плодах Просвещения». И это было не только умно, но и глубоко человечно, и об этом кто-нибудь когда-нибудь расскажет подробнее. И, быть может, это будет самая блестящая страница в богатейшей биографии Синельникова.

Сравнительно успокоившаяся от своих душевных переживаний, она от Синельникова перешла к Незлобину в Вильно. И здесь определенно проявила качества большой артистки. Это уже были годы 1894–1896.

Здесь она впервые сыграла свою будущую коронную роль – Ларисы в «Бесприданнице» Островского. И потом, всю жизнь, эту роль она играла буквально кровью сердца своего, доходя до высот поистине гениальных.

Иногда я осмеливаюсь думать, что Лариса Комиссаржевской была выше Ларисы Островского, который и сам, пожалуй, не докопался до ее предельной глубины.

Во всяком случае, Лариса Комиссаржевской осталась незабываемым вкладом в русском искусстве.

И, если бы она за всю свою восемнадцатилетнюю карьеру, сыграла бы одну эту роль, то и тогда ее имя осталось бы в анналах Русского Театра, как имя величайшей актрисы, как у Ермоловой – Орлеанская дева, у Дальского – Рогожин, у Давыдова – Городничий, у Ленского – епископ Никлас, у Стрепетовой – Катерина, у Рощина-Инсарова – Чацкий, у Варламова – Ахов, у Станиславского – Сатин.

А так как Императорская сцена пристально следила за провинцией, то, при первом же удобном случае, а именно в 1896 году, она ангажировала Комиссаржевскую к себе. И Комиссаржевская оставалась там до 1902 года.

Но тут уже не было теплой семьи Синельникова или добродушного толстяка Незлобина. Здесь, как говорит Царь Давид, «было море великое и пространное, в нем же гади, им же несть числа». Я иногда думаю, уж не писал ли А. П. Чехов свою Нину Заречную с Комиссаржевской? Именно Ниной Заречной она и была, пока Синельников не взял ее в свою новочеркасскую клинику.

И странная игра судьбы – именно с Комиссаржевской в роли Нины Заречной «Чайка» глупо и грубо провалилась на сцене петербургского образцового Театра.

Этот провал глубоко ранил автора, только начавшего подходить к русскому театру, чтобы впоследствии сделаться его реформатором. От этого глубокого удара его излечил потом Московский Художественный Театр. Так Коммиссаржевскую выручили «Огни Ивановой Ночи» Зудермана, в которой она играла Марикку.

– Ты мне делаешь больно, Марикка…

И кто может забыть, раз он его слышал, трепещущий ответ Марикки-Коммиссаржевской:

– «А разве ты мне не делаешь больно?»

Это шло из тех просыпавшихся глубин раненой души, которых до конца не мог залечить Н. Н. Синельников… Это навеки осталось, и это не уйдет, может быть, и по ту сторону…