Рампа и жизнь - [27]

В это время к труппе примкнула М. Н. Германова и мы могли включить в репертуар «У врат царства» Кнута Гамсуна и «Братьев Карамазовых».

Из Евпатории, благословившись, направились в Одессу.

Море, синее небо, веселая толпа, шумные кафэ, союзные войска, «все флаги в гости будут к нам». И действительно – французы, англичане, греки, итальянцы, разноязычная речь, иностранные деньги… Обилие газет и неискоренимая южная любовь к театру.

Театр был, что называется, столичный, отделанный с большой роскошью. Пресса серьезная и испытанная, и мы, в полном смысле слова, отдались своему любимому делу.

Репертуар увеличился и расширился: возобновили «Где тонко, там и рвется» Тургенева, «Осенние скрипки», но… тяжесть времен чувствовалась и тут, настроение в городе было беспокойное и это, в конце концов, сказалось и на сборах.

После спектаклей мы часто ходили в артистическое кабарэ с Морфесси, Вертинским, Утесовым, Кара-Дмитриевым и другими.

Кабарэ это называлось «Дом Артиста». Во главе стояли: Н. И. Собольщиков-Самарин, А. И. Сибиряков, Мих. Чернов, Вас. Вронский, П. Г. Баратов, Н. Я. Золотарев и мой многолетний приятель, ныне здравствующий и живущий в Париже, К. Г. Константинов.

В этом кабарэ между прочим чествовали генерала Слащева… вскоре после чествования перешедшего к красным.

Здесь я познакомился с комендантом города, неким Бордом. Он произвел на меня самое лучшее впечатление, и, когда после падения Одессы, он приехал в Екатеринодар, я оказал ему некоторые услуги и помог ему пробраться в Тифлис. За это, на память, он подарил мне маленький браунинг…

Из Одессы мы двинулись в Ростов на Дону, где мною уже заранее были подготовлены необходимые позиции.

Осень на юге России упоительна. Изобилие плодов земли, виноград, дыни, арбузы, тысячи сортов яблок, всевозможные овощи, чудесный хлеб из первой в мире кубанской пшеницы, и все это в таком избытке, не надо никаких очередей, только давай деньги. А деньги были фантастические: каждый город выпускал свои ассигнации, и все шло, все принималось в обращение.

В Ростове нас ждало крупное разочарование. Арендованный мною театр был обновлен достодолжным образом – генерал Лукомский сдержал свое обещание, но… второй этаж остался все-таки за сыпно-тифозными. В таких условиях играть, разумеется, было нельзя, да и публика едва ли стала бы ходить в зачумленное место.

Осложнение гибельное, жуткое…

В конце концов, нашли небольшой театр миниатюр, принадлежавший брату артиста Художественного Театра Бурджалову, который и уступил мне его на две недели, пока я не перевезу труппу в Екатеринодар.

В этом театре мы давали концертную программу, которая состояла из инсценировок Чехова, Мопассана, чтения стихов и литературных отрывков.

О спектаклях и думать было нечего, но магнит имени Художественного Театра делал свое дело, и мы шли на переполненных сборах и таким образом как-то оправдывали свое существование.

Единственным нашим утешением было то, что в Ростове, или, вернее, в Нахичевани, мы нашли молодую артистку Аллу Тарасову и немедленно ее завербовали. Художественный Театр приобрел в ее лице одну из выдающихся женских сил.

Из Ростова без труда перебросились в Екатеринодар, столицу Кубанского казачьего войска.

Здесь неизменно сталкивались и переплетались острые политические страсти.

Только что был повешен священник Алексей Калабухов, один из глашатаев казачьей самостийности. Но, не взирая на все ужасы, жизнь продолжалась, кипела, бурлила, и мы… делали переполненные сборы.

Широко развернули репертуар, публика была настороженная, атмосфера создалась московская.

Вместе с С. Л. Бертенсоном жили мы на квартире зубного врача Шварца. Благодаря всяческим связям, у меня скопилось большое количество старорежимной водки, которую я декоративно расставил под огромным зубоврачебным роялем.

Водка давала возможность время от времени устраивать легкие товарищеские пирушки, которые проходили дружно и весело, конечно, и как-то отдаленно тоже напоминали пир во время чумы, тем более что сыпной тиф, по всей справедливости, мог с чумою смело конкурировать.

И вот однажды торжественно объявляется реквизиция всего мужского населения для рытья окопов вокруг города. Дурной знак. Белый фронт подавался на юг. Большевики нажимали. От этой реквизиции были освобождены только артисты Художественного Театра. Сижу как-то в конторе, и вдруг ко мне молнией врывается харьковский актер Григорий Р., веселый молодой человек, рассказчик всяческих смешных историй и анекдотов. Он выступал в каком-то театрике, имел успех – и вдруг, как снег на голову, упала вышеупомянутая реквизиция на предмет рытья окопов.

– Ради всего святого, дайте мне вы, как представитель труппы артистов МХТ, записку, что вы меня знаете и ручаетесь, тогда личный начальник охраны Деникина устроит, что я буду освобожден от рытья окопов. Я к нему получил доступ, говорил с ним, и он обещал, потребовав только этой рекомендации.

Я выписал ему рекомендацию. Через некоторое время Р. явился ко мне счастливый и благодарный: от рытья окопов он был освобожден.

– Слушайте, – сказал он, – личный начальник охраны Деникина хочет с вами познакомиться, любит актерскую компанию. У вас есть выпивка, у него есть закуски. Устроим на лужайке детский крик?