Раминар - [80]

   - Как же это всё... - Лин замолчала, так и не закончив, не зная, каким словом описать чувство смертельной тоски, охватившее её.

   Просидев ещё какое-то время в тишине и смирившись с тем, что нынче ночью вряд ли заснёт, она встала на ноги и медленно побрела, огибая фургоны, в сторону тракта. Сознание её скользило по тонкому льду, под которым колыхалось черное озеро мыслей. Опасаясь нарушить хрупкую границу, Лайлин постаралась очистить голову от любых соображений на больную тему и просто неслышно ступала, раздвигая травы руками, чувствуя шершавые, покалывающие касания.

   Издалека донёсся невнятный шум.

   Содрогнувшись, Лайлин остановилась. С тревогой смотрела она вдоль таявшей в ночной степи ленты тракта. Вскоре сомнений не стало. К их стоянке приближалась запряжённая лошадьми повозка - Лин уже видела тёмный силуэт над травостоем. Вернувшись к обозу, девушка притаилась в тени фургона. Она сама не знала, отчего так напряглась. Что она ждала увидеть? Ту самую чёрную карету и тройку кардов? Глупо было ожидать, что им вдруг вздумается поколесить туда-обратно, таская сопротивляющегося пленника за собой. Но отчего-то уверенность в том, кто мчит во весь опор по дороге в направление Юрра, крепла с каждой минутой. Разглядев, наконец, двух всадников, сопровождавших знакомый чёрный экипаж с деревянными заслонками на окнах, Лин совсем не удивилась, только внутренне сжалась, чувствуя, как зарождается в груди такое правильное и многообещающее тепло. Что-то щёлкнуло в ней, сообщая о готовности - и Лайлин "посмотрела". В синей мгле ночи налились призрачным сиянием силуэты коней и всадников. Фигура кучера нелепо висела, как казалось, в воздухе - на фоне голубого свечения, контуры кареты терялись, представляясь всего лишь тёмным сгустком.людей было трое. Всего трое. В груди Лин что-то оборвалось. "Поздно".

   Нет! Не может быть поздно! Не должно быть.

   Лайлин, не заметив собственного движения, сделала шаг вперёд и всмотрелась с удвоенным вниманием. Громыхали колеса экипажа. Неслись яркими росчерками во тьме ликады похитителей и их коней. Пальцы сгребли ткань шали, сжимая кисть в кулак; Лин ощутила, как теплый шар в груди двинулся вверх, достиг плеч, а от них вытянулся двумя горячими струйками к вискам. Степь начала наливаться светом. Множество разнообразных по цвету и форме ликад парили над землёй, копошились в траве. Всё новые мерцающие сгустки продолжали проявляться перед глазами Лин. В наступившем хаосе трудно было не то чтобы разглядеть нечто определённое, но даже просто смотреть. Сияние ослепляло. Жар охватил всю голову, и к своему ужасу Лайлин поняла, что не может прекратить происходящее.

   Вдова следовала за гальтом и компанией от самого города, держась на расстоянии. Она ещё не отошла от потрясения, которое испытала, встретив су-волда в "Синем Винограде". Она считала их всех погибшими. Кто мог выжить в том аду, который устроили гальты на Поющих равнинах! Никто... Хотя она выжила. Она - та, для кого и была заведена вся свистопляска. Шеа криво улыбнулась, и её улыбка имела мало общего с весельем. Ирония судьбы. Для чего состоялась эта встреча мнимых покойников полвека спустя? Неужели долгие сорок семь лет оказались всего лишь затянувшимся антрактом, и теперь настало время второго акта пьесы? Шеа считала, что тот период её жизни завершился и канул в лету. Безвозвратно. Она отказалась от прежних замыслов, перечеркнула цели, вырвала страницы памяти и запечатала двери в те уголки своих души и сердца, войти куда означало бы вернуться к тому, с чего всё началось. И вот... "Гальты", - короткое слово проникло усталостью в самую её душу, а оттуда навстречу толкнулся импульс злобы и ненависти, - "Снова!".

   Первым побуждением после знаменательной встречи в трактире было бежать. Бежать и прятаться. И Шеа побежала. В ту же ночь она покинула "Синий Виноград", на следующий день продала телегу и вещи на другом конце города, оставив лишь самое необходимое, и на рассвете третьего дня с верным коньком в поводу миновала западные ворота. Оттуда она направилась, куда глаза глядят - лишь бы подальше от Юрра. Она вспомнила давно минувшие годы, когда, пребывая в жестокой лихорадке паранойи, неслась вперёд, нигде не задерживаясь, постоянно оглядываясь за спину, ожидая каждую минуту окрика и удара. Лишённая сил, полубезумная от тяжести перенесённых потерь, одна в чужих и чуждых землях. Сколько понадобилось лет, чтобы избавиться от сводящего с ума, тянущего жилы из тела страха, чтобы поставить точку и сказать себе: "Остановись. Ты вырвалась". Чтобы начать жить... Нет - доживать. Пусть даже и так, но смерть, смерть представлялась Шеа настолько немыслимой, настолько невозможной! Несмотря ни на что, она хотела жить, она обязана была жить... Хоть много раз задавалась вопросом: "Для чего?" - и сама же не могла на него ответить, Шеа чувствовала: есть что-то, ради чего она до сих пор остаётся здесь. Что-то есть.

   И вот она снова пустилась в бега, столкнувшись лицом к лицу со своим худшим кошмаром. Вдова шла ночи напролёт без остановок, опасаясь ступать за Внешнюю Ткань, чтобы не оставлять за собой след, который ни с чем не спутаешь. Днём она выбирала укрытия и забывалась тревожными снами. Каждую минуту она ждала, что будет настигнута, ведь гальты, несомненно, бросились в погоню. Но... Минуло более десяти дней, между ней и Юрром лежало около восьми сот ласандов, а Шеа так и не заметила никаких намёков на преследование. В конце концов, она остановилась и задумалась. Единственная причина, которая могла бы объяснить бездействие гальтов, это их неуверенность в собственных силах. "Они боятся, что не справятся со мной", - эта мысль привела Шеа в состояние заторможенного недоумения и попахивавшего сумасшествием триумфа. А дальше, как только отступил страх, проснулся голод. Существо внутри неё, облизываясь и утробно рыча, требовало завершения неповторимой трапезы; воспоминания о трепете силы, её вкусе, замешанном на крови, не оставляли Шеа ни на минуту. Она привыкла собирать жалкие крохи, истребляя мелкую лесную живность и птиц, являющихся носителями. Волк, которого потом продала Микалю, был настоящим пиром - такие подарки судьба преподносила очень редко. До встречи с сыном трактирщика Шеа словно пила вино из напёрстков - жажда не отступала, не приходило удовлетворение и хмельное блаженство, лишь по языку разливалось, обжигая, дразнящее кислое послевкусие. В ту ночь она, напротив, оказалась у купели, наполненной сладким и терпким вином до краёв. Тогда всего после двух глотков наступило кружащее голову опьянение, которое не миновало до сих пор. Голод, терзавший Вдову, был невыносим, неутолим. Он плавил и выстуживал тело, застилал сознание багровой пеленой, он принимал решения, он вёл за собою. Шеа вернулась в Юрр и принялась следить за обитателями "Синего Винограда", особенно за некоторыми из них. Через неделю после её возвращения, Халахам и компания покинули город. Вдова двинулась следом. К тому времени она знала, что гальт здесь один, если не считать его су-волда, и что кроме Эрикира был ещё человек, сочащийся отобранной некогда у той, кого называли Кор-Унтару, силой - дочь кузнеца Лайлин. Еле сдерживая звериное бешенство и корчи первобытного голода, она шла за обозом на безопасном расстоянии, вбирая каждой порой своего существа эманации силы, текущей из этих двоих, и никак не решаясь напасть.