Радиосигналы с Варты - [33]

Сегодня Рыбак пришел не один. Он привел с собой Курца, командира взвода немецких перебежчиков из батальона Ганича. Курц поздоровался со всеми, кто сидел вокруг костра, уселся рядом с Невойтом и тут же изложил свою просьбу.

— Я собираюсь взорвать железнодорожное полотно, — сказал он. — Взрывчатка уже есть, но нет запалов. Вот я и пришел, прослышав от одного польского офицера, что советский капитан может дать нам сколько угодно запалов.

Невойт возразил, что это явное преувеличение. У него самого сейчас в наличии всего только три запала, но два из них он может отдать. Курц горячо поблагодарил его, но было видно, что уходить ему не хочется. Он откровенно сознался, как сильно скучает вечерами в лесу. А кроме того, солдаты взвода просили его поговорить с немецкими антифашистами. Они хотели узнать подробнее о Национальном комитете «Свободная Германия»: например, кто руководит его деятельностью, много ли пленных немцев примкнуло к этому движению. Курц пожалел, что Эрнста сейчас нет рядом с ним. Во время их первой встречи в польском лагере не было времени задать вопросы, волновавшие его и других немецких перебежчиков, примкнувших к польскому батальону.

Андре вызвался ответить на все вопросы, интересующие Рыбака и его друзей. Рыбак, человек молчаливый, внимательно слушал его. Время от времени Невойт подбрасывал в огонь сухие сучья; в воздух взлетал сноп желтых искр, ярко освещая сидевших возле костра.

Дослушав Невойта до конца, Курц сказал:

— Один из моих людей предложил присоединиться к вашему движению, если это, конечно, возможно. Все мы «за». Мы бы назвали наш взвод «Свободная Германия». Как вы считаете, товарищи?

— Зачем? — спросил Вилли. — Вы и так идете по правильному пути.

— Да, слава богу, это так. И не думайте, что мы раскаиваемся или чем-то недовольны. Но, как немцы, борющиеся с оружием в руках за то, чтобы поскорее покончить с войной, мы остаемся для всех неизвестными. Ты понимаешь?

— Так, выходит, дело во внешней стороне? — спросил Макс.

— Пусть так. — Курц был задет и не скрывал этого.

В разговор неожиданно вмешался Невойт. Он довольно логично высказал то, что у Андре уже готово было сорваться с губ.

— Мы не только патриоты, но еще и интернационалисты. А вот вы почему-то в первую очередь думаете только о своей родине, а не об освобождении всех народов от коричневой чумы. Вот в чем дело! — Проговорив эти слова, он встретился взглядом с глазами Курца. — Если мы доживем до победы, то, разумеется, и вы получите свою долю почестей как участники партизанской борьбы. Если же мы погибнем, то все мы — и русские, и поляки, и немцы — умрем за наше правое дело в борьбе против гитлеровского фашизма.

Курц кивнул. Казалось, он был наполовину убежден, но все еще недоволен.

— Но нас, честное слово, беспокоит не только внешняя сторона. Например, в бою совсем не важно, как мы будем называться. Но здесь, в душе, — ткнул он указательным пальцем себя в грудь, — нам есть что сказать самим себе. То, что мы не сдались в плен, чтобы спокойненько дожидаться конца войны, не может быть помехой. Надо только спросить Москву, товарищи. У вас же есть рация?

— Нет у них рации, — ответил Невойт, прежде чем кто-нибудь успел открыть рот.

— Жаль, — Курц поворошил веткой в костре, красный отблеск упал на его задумчивое лицо, которое больше не казалось молодым. — Ну что же, спасибо, товарищи, за информацию. Мы используем ее не только у себя во взводе, но и в разговорах с населением. Жаль, что я еще плохо говорю по-польски и по-русски. Раньше я не придавал значения изучению иностранных языков, теперь буду основательно перестраиваться.

Было уже поздно. Курц попрощался и ушел вместе с молчаливым Рыбаком.

Остатки лагерного костра гасили сообща. Вилли, говоривший в этот раз против обыкновения мало, вдруг громко заявил:

— Не знаю почему, но этот Курц мне что-то не нравится. Вы думаете, ему в самом деле были нужны запалы? — На этот вопрос никто не ответил. Вилли продолжал: — Помните тот вечер, когда приехал Юлиан? Он тогда тоже откуда-то вынырнул и захотел поговорить с Эрнстом. Тот как раз был занят каким-то разговором, и с Курцем беседовал я. Мы поговорили о том о сем, и он тогда рассказал, что был в Испании. Но когда я спросил его, где именно и когда, выяснилось, что в том месте никогда не было республиканцев, а только фашисты. Я сразу же сообщил тогда об этом тебе, Анатолий, но ты не обратил на это внимания.

— Потому что я уже знал об этом. У Ганича это даже записано. — Невойт вытащил раскрытую пачку «Беломора» и пересчитал папиросы. — Выкурим еще по одной, осталось как раз на всех.

— И все-таки вы его взяли к себе? — спросил Фриц, когда все закурили.

— Именно поэтому и взяли. Когда Курц пришел в АЛ, Павел потребовал, чтобы он написал автобиографию коротко, но точно по всем пунктам. Бывший жандармский фельдфебель в отряде — это не шутка, и польские товарищи, конечно, предприняли все меры предосторожности. Но он вовсе не скрывал своего прошлого и откровенно признался, что до этого был убежденным сторонником фашизма. Измениться его заставила не сама война, а тот факт, что он считал ее проигранной и не мог сражаться против женщин и детей. Сам он никогда ни в каких зверствах не участвовал, товарищи это могут проверить. Ну а поскольку он был честен, ему решили не отказывать. И я бы на их месте поступил точно так же.