Радиосигналы с Варты - [128]

На минуту запнувшись, Срока перевернулся на живот и спрятал голову в ладонях. Максу показалось, что он слышит сдерживаемые всхлипывания парня. Тронув его за плечо, он спросил с участием:

— Ты что, плачешь?

— Глупости какие! Я сроду не распускал нюни. Просто я подумал о том, что до сих пор так и не знаю, за что же они забрали тогда моего отца. Может, за то, что раньше у нас в доме проводились различные политические сборища и собрания? Тогда я и познакомился с Тадеушем, хотя сам был еще совсем ребенком. — Тут Срока снова перевернулся на спину. — И вот представь себе такую картину: Христиансен, здоровенный такой бугай, в левой руке держит фонарь, а в правой — пистолет. Дулом пистолета от ткнул мне в грудь и спросил, где и что мы прячем. А в это самое время сопровождавшие его гестаповцы начали обыскивать весь дом. А позади меня лежал ранец, набитый патронами и ручными гранатами. Так ничего и не добившись от меня, Христиансен полез под кровати и под диван. Разумеется, там он ничего не нашел и оттого стал еще злее. Меня он просто выгнал из дому, туда я вернулся только глубокой ночью. Я очень надеялся, что гитлеровцы отпустили отца, но этого не произошло. Тогда я забрал с собой гранаты, решив с пользой истратить их.

Далее Срока продолжал свой рассказ уже в обычной для него манере. Он сказал, что ему пришлось покинуть Люблинец, чтобы избежать депортации. Однако его схватили и отправили на принудительные работы, с которых он сбежал. Его снова поймали и призвали в вермахт, но и оттуда он сбежал при первой же возможности.

— Ты даже не поверишь, — сказал Срока в заключение, — что я испытываю, оказавшись снова в старом отчем доме, под родительским кровом. Внизу, в комнатах, пьют и горланят гитлеровцы, и никто из них не догадывается о том, где я нахожусь.

— Выходит, что ты живешь ради одной мести, — произнес Макс, внимательно выслушав поляка.

Срока не хотел признаваться Максу, что он до сих пор не смирился с гибелью отца, что, чем сильнее преследовали его самого, тем страшнее становилось чувство одиночества, а чтобы хоть как-то заглушить в себе невеселые воспоминания, он глушил в себе все доброе.

— Я тоже мог бы ожесточиться, как и ты, — продолжал Макс. — Моя мать перед самой войной поехала в Париж, но не вернулась оттуда. Вскоре нам стало известно, что она вступила в ряды борцов французского Сопротивления. Я очень любил свою мать, она женщина храбрая и умная. Но даже если мне скажут, что ее убили, я не стану лелеять в себе одну только ненависть. Наша борьба с врагами не кончится с последней битвой. Все нужно будет начинать заново. Кто же будет этим заниматься, если не мы, те, кто плечом к плечу сражались против фашизма? А для этого нужны морально и физически здоровые люди, а не такие, кто внутренне оказался надломленным.

— Я тебя уже давно понял, — сказал Срока, — иначе я не стал бы тебе ничего рассказывать. К тому же настоящему другу ни в коем случае нельзя врать. — Проговорив это, Срока тем самым лишил Макса возможности отвечать. Его слова прозвучали чем-то вроде похвалы Максу. Срока сел, смахнул рукой соломинки со своей куртки. — Было бы хорошо, если мы до конца остались вместе, — сказал он. — Я тогда хоть узнал бы, куда ты придешь. Что тебе приказано делать?

— Об этом я пока не имею права говорить. После войны можно будет рассказать обо всем. Я обязательно приеду сюда, в Люблинец, и разыщу тебя.

— Надеюсь, ты меня не забудешь. — Срока открыл чердачное окошко — на чердак ворвалась волна свежего воздуха. Туман во дворе заметно побелел, а это означало, что ночь кончилась.

Вернувшись домой, а домом он называл комнату у акушерки, где жили он и Андре, Макс застал гостя. На кровати сидел Эрнст. Куртка и фуражка с козырьком делали его почти неузнаваемым. Они с Андре о чем-то оживленно говорили.

На вопрос о том, как поживают остальные товарищи, Эрнст ответил, что у них все в порядке.

Разговор снова зашел об оружии, которого они ждали с самолетом с Большой земли. Оказалось, что друзья из Павонкова испытывали большие трудности, что план приема самолета изменен. Все это Макс слышал краем уха, так как он в это время умывался и переодевался. Как только он оказался в хорошо натопленной комнате, его сразу же разморило. Он решил хоть на несколько минут прилечь на кушетку, но стоило ему лечь, как он моментально заснул крепким сном.

Андре разбудил Макса ровно за час до начала радиосвязи с Центром. Когда Эрнст ушел, Андре составил очередную радиограмму, приказав Максу передать ее в Центр в первую очередь.

— В первую очередь? — Радист еще не пришел в себя после сна и протирал глаза руками.

— Центр должен известить Невойта о том, что ему предстоит двигаться к нам. Нам очень нужен личный опыт Анатолия, это мое твердое мнение. — Андре на миг замолчал, а затем добавил: — Самолетом с Большой земли сюда прилетят два товарища, понимаешь? Нам нужны люди, и мы не можем понапрасну рисковать.

— Группа Анатолия состоит из двенадцати человек, но все они не смогут прийти сюда, — заметил Макс.

— А ты получше подумай. Капитан предпочитает лес открытой местности. К Люблинцу он сможет приблизиться только с северо-востока. Если он сейчас находится в лесничестве Шварцвальд, то должен будет выслать своих разведчиков в Дроневички. Тадеуш знает об этом и уже предупредил своих людей. Место моей встречи с Анатолием будет зависеть от конкретных условий. Есть у тебя еще ко мне вопросы или экзамен окончен? — Андре усмехнулся. Ему понравилось, что Макс беспокоится о нем.