— Ну вас, греховодники. Дело упустите, — но прислушивался к песне с удовольствием.
Появился и четвертый работник. Скучая по другу, все чаще заглядывал в печатню Гриня, да так и прижился. Поначалу на подхвате был, а потом стал приглядываться, все больше и больше вникая в дело.
Заходил в печатню и местный священник Нестор. Садился за стол у окна, начинал вычитывать готовые отпечатанные листы. Искал ошибки, опечатки. А то рассказывал местные предания и истории.
— Случилось все это года полтора-два назад, — начал однажды свое повествование Нестор. — Есть у нашего гетмана имение Спасово на Волыни. Так вот, ехал как-то зимой мимо этого села отряд людей князя Курбского, отъехавшего из Москвы в Польшу. Дело шло к ночи, да еще вьюга разыгралась. Решил отряд заночевать в Спасове. Тамошние дворянчики не противились — пожалуйста, ночуйте, а сами замыслили поживиться за счет отряда. Так и сделали. Солдат прирезали. Оружие, коней, деньги себе забрали. Курбский, как прознал про это, давай метаться, жалобы строчить. Только супротив нашего гетмана никто не пойдет. Он сила великая. Курбский жалуется, а гетман наш помалкивает да в усы посмеивается — людишкам его прибыток, да и врагу московского царя печаль великая…
Федоров слушал молча — в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Не мог он знать в ту пору, что ему самому придется в будущем столкнуться со спасовцами.
День за днем, неделя за неделей, глядь, и работа подошла к концу. 17 марта 1569 года печатание первого Евангелия на русском языке было закончено. Если «Апостол», в котором 534 страницы, печатали 316 дней, то теперь над книгой в 814 страниц трудились всего 256 дней. Сказались и накопленный опыт, и приобретенное мастерство.
Вечером Федоров понес новую книгу гетману. Ходкевич только накануне вернулся из Люблина, где собирались польские и литовские дворяне обсудить все сложности объединения двух государств. Гетман сидел у камина, завернувшись в подбитый мехом плащ, и угрюмо следил за игрой огня. Молча взял книгу. Погладил кончиками пальцев кожаный переплет. Беззвучно шевеля губами, прочитал длинное, подробное название. Дотошно рассмотрел свой герб, отпечатанный на обороте предисловия. Перелистал все страницы и снова вернулся к началу книги. Здесь, на первых страницах, было напечатано пространное предисловие, написанное им самим.
Нацепив очки, гетман любовался собой, своими словами:
«…Она необходима для всех, особенно же в нынешнее смятение мира, так как многие из христианских людей пошатнулись в вере и от новых и различных учений и умом своим возгордились и отвратились от общего согласия… Поэтому я, Григорий Александрович Ходкевич… не пожалел дать на это дед о от дарованных мне богом сокровищ… Вы же… примите эту книгу с любовью, а я с божией помощью буду заботиться и о других книгах… не пожалею вложить в это мои средства и вскоре отдам их печатать…»
Закончив чтение, гетман стал снова следить за огнем. Потом, тряхнув головой, точно отгоняя тяжкие думы, повернулся к Федорову:
— Спасибо тебе, Иван Москвитин, за добрую работу. Своей милостью тебя не оставлю… О новых книгах позже подумаем. А сейчас ступай. Устал я…
Тимофеев поджидал мастера, не спал.
— Ну что? Ну как?
— Доволен…. Только усталый он сегодня… В другой раз все скажет…
— Я говорил, что так будет… Восстание обещал поднять… Побоялся. Страшно холопов вооружать — еще сам поплатится.
— Подожди, Петр. Не горячись. Молод ты еще…
— При чем — молод. Я людей вижу, а ты, Иван, доверчив очень. Ко всем с открытой душой…
— Но ведь съезд еще не кончился. Неизвестно, чей верх будет…
— Известно, все известно. Паны меж собой всегда сговорятся. Нет, Иван, уеду я отсюда…
Прошел месяц. Что ни день, скакали мимо печатни гетмановы гонцы, а 1 апреля ускакал в Люблин и сам Ходкевич со свитой. Еще через неделю вечером, когда уже готовились ко сну, Тимофеев глухо произнес, глядя куда-то в угол:
— Решил я уехать, Иван. В Вильно… Мамоничи зовут к ним работать.
— Как же так, Петр…
— А вот так, Иван. Не нужны мы здесь никому. Сам видел, как гетмановский приказчик целый ларь наших книг в Новгород отправил. Для честолюбия гетмана работаем… Не гневайся на меня. Хочешь, подожду, вместе поедем. Намекал посланец, что примут тебя Мамоничи с радостью. Они люди известные и богатые. И работать опять вместе будем…
В избе воцарилась тишина. Лежавший на печи Ваня даже свесился, ожидая ответа отца. Хотелось ему, чтобы отец согласился, и тогда поехали бы они в Вильно, а там началась бы для него новая, интересная жизнь.
— Езжай, Петр. Бог тебе судья. А я свою совесть за деньги не продаю. Здесь остаюсь. Если уеду — я в глаза никому прямо смотреть не смогу… Езжай. У меня на тебя злобы нет, и ты на меня не таи…
Тимофей уехал. Прав он оказался. Ходкевич восстания не поднял. 1 июля в Люблине окончательно решено было объединение Литвы и Польши.
Больной гетман отсиживался дома и печатника к себе не приглашал. Так прошло почти три месяца. И все это время мучился Федоров, порой чудилось ему, что местные крестьяне с укоризной глядят на него: что же ты — забыл о нас? Где же твои русские книги? Где обещанный хлеб наш духовный? Не выдержав, Федоров сам принял решение: начать печатание новой книги — сборника повседневных молитв — Псалтыри.