Рабыни дьявола - [48]

Тем не менее она попыталась достичь той, через которую вошла. Возможно, она не заперта и удастся стремительное бегство, даже если придется броситься в черную воду канала. Но враг разгадал ее мысли. Он разразился смехом.

– Двери? Они открываются только по моему приказу! Бесполезно стучать по ним! Вы только напрасно пораните ваши прелестные пальчики! Полноте, милая Марианна, где же ваша логика и чувство реальности? Не благоразумней ли согласиться с тем, чего не избежать, особенно когда можно многое выиграть? Кто вам сказал, что, отдавшись моему желанию, вы не сделаете из меня самого покорного из рабов, как это некогда сделала донна Люсинда? Я знаю любовь… до ее самых сокровенных и безумных тайн. Это она меня им научила. За неимением счастья вы получите наслаждение.

– Не подходите! Не прикасайтесь ко мне!

На этот раз ее охватил ужас, настоящий ужас! Маттео больше не владел собой. Он ничего не слушал, ничего не слышал. Он приближался механически, неумолимо, и в этом автомате со сверкающими глазами было что-то дьявольское.

Чтобы ускользнуть от него, Марианна отбежала за стол, сделав его своим оплотом. Ее взгляд остановился на увесистой золотой солонке, подлинном шедевре чеканки: две нимфы, обнимающие статую Пана. Это произведение искусства, безусловно, вышло из-под неподражаемого резца Бенвенуто Челлини, но Марианна нашла в ней только одно достоинство: она должна быть тяжелой. Дрожащей рукой она схватила ее и бросила в своего обидчика.

Резкое движение в сторону спасло того, и солонка, пролетев на волосок от его уха, упала, разбивая мраморные плитки. Цель не была достигнута, но, не давая врагу опомниться, Марианна уже схватила двумя руками один из тяжелых канделябров, даже не ощущая боли от горячего воска, полившегося ей на пальцы.

– Если вы подойдете, я убью вас! – процедила она сквозь зубы.

Он послушно остановился, но не из осторожности. Он не боялся, это было видно по его плотоядной улыбке, по его вздрагивающим ноздрям. Даже наоборот, он, казалось, наслаждался этой минутой необузданной ярости, словно она для него предшествовала мгновениям напряженного сладострастия. Но он не говорил ни слова.

Подняв руки, так что скользнувшие вниз рукава открыли широкие золотые браслеты, достойные украшать каролингского принца, он просто хлопнул три раза в ладоши, тогда как озадаченная Марианна замерла с поднятым над головой канделябром, готовая ударить…

Продолжение было стремительным. Канделябр вырвали из ее рук, затем что-то черное и удушающее обрушилось ей на голову, в то время как оглушающий удар опрокинул ее на пол. После чего она ощутила, что ее схватили за плечи и лодыжки и понесли, как простой сверток.

Путь по множеству подъемов и спусков продолжался не так уж долго, но показался бесконечным Марианне, уже начавшей задыхаться. Ткань, в которую ее завернули, издавала странный запах ладана и жасмина, смешивавшийся с другим, более резким. Чтобы избавиться от него, пленница попыталась барахтаться, но ее носильщики казались наделенными необычной силой, и она добилась только того, что хватка на ее лодыжках стала еще болезненней.

Она ощутила, как поднялись по последней лестнице… прошли еще немного. Скрипнула дверь. Затем тело Марианны обняла нежность мягких подушек, и почти одновременно она снова увидела свет. Как раз вовремя. Окутывавшая ее голову ткань была невероятно плотной и совершенно не пропускала воздух.

Молодая женщина несколько раз глубоко вздохнула, затем, приподнявшись, поискала взглядом тех, кто принес ее сюда. То, что она обнаружила, было таким удивительным, что она невольно спросила себя, а не снится ли ей это: стоя в нескольких шагах от кровати, три женщины с любопытством смотрели на нее, три женщины, каких она никогда не видела.

Очень высокие, одинаково одетые в темно-синие с серебряными полосами одеяния, под которыми переливались многочисленные драгоценности, все они были такие же черные, как эбеновое дерево, и так походили друг на друга, что Марианна посчитала это вызванной усталостью иллюзией.

Вдруг одна из женщин отделилась от группы, словно призрак скользнула к оставшейся открытой двери и исчезла за нею. Ее босые ноги не издавали ни малейшего шума на выложенном черными мраморными плитками полу, и, если бы не сопровождавшее ее движения серебристое позвякивание, Марианна могла бы поверить, что это видение.

Тем временем две другие, не обращая больше на нее внимания, стали зажигать большие свечи из желтого воска в высоких железных канделябрах, стоявших прямо на полу, и детали обстановки помещения мало-помалу стали проявляться.

Это была очень большая комната, одновременно роскошная и мрачная. Висевшие на каменных стенах вышитые золотом ковры представляли сцены резни почти невыносимой жестокости. Обстановка, состоявшая из огромного дубового сундука с накладными замками и кресел из черного дерева, обтянутых красным бархатом, была просто средневековой строгости. Тяжелая лампа из позолоченной бронзы и красного хрусталя свисала с потолка, но не горела.

Что касается ложа, на которое положили Марианну, то оно оказалось громадной кроватью с колоннами, способной вместить целую семью, с тяжелыми занавесями из подбитого красной тафтой черного бархата, покрытой стеганым золотом одеялом. Внизу занавеси терялись в черных медвежьих шкурах, укрывавших две ступеньки, над которыми возвышалась кровать, словно предназначенный для какого-то дьявольского божества алтарь.