Работорговцы - [6]

«Много тут намахаешь алебардой?» — прикинул Щавель кубатуру помещения. По всему выходило, что немного. Тут же сообразил, что по тревоге воины отступали за дверь, в которую без наклона не пройдёшь, и рубили вражью голову, а сами оставались недосягаемыми для выпада мечом. Для боя в тамбуре на поясе висели кинжалы.

— Оружие есть? — сбил с мысли клерк.

— Есть. Нож.

— Сдай. Будешь выходить, заберёшь.

Щавель отвязал ножны, положил на барьер.

— Девятый номер, — клерк спрятал нож куда-то под стойку, протянул взамен кожаный жетончик. — Не потеряй. Ещё оружие есть?

— Больше нету.

— Надо проверить. Не двигайся.

Страж отставил алебарду, проворно обыскал гостя. «С ним на рынке рядом не стой, — подивился ловкости дружинника Щавель. — Мигом без кошелька останешься».

— Чист, — доложил стражник.

— Проходи и жди своей очереди, — пригласил клерк. — Секретарь проводит тебя.

Второй страж распахнул дверцу и Щавель пролез в залу не чета первой: куда больше размером и гораздо богаче коврами. Это была настоящая приёмная князя, а не отстойничек перед пропускным тамбуром. На стенах поверх ковров висели портреты новгородских властителей от Прусака и доныне, в большинстве своём писанные по холсту маслом, но встречались древние, выполненные бесовским способом. Под портретами напротив друг друга сидели двое. Рослый статный боярин с седыми бровями и окладистой чёрной бородой, в высокой собольей шапке, шитом золотом парадном кафтане и красных сапогах. Боярин восседал, откинувшись на стену, руки уложив на колени, словно готовился пружинисто подняться и дать в морду толстяку-греку, по-мышиному суетливо бегающему маслинами глаз с портрета на портрет. «Купец», — определил Щавель по роскошному заморскому наряду. Появлению нового человека грек обрадовался, как глотку свежего воздуха, оторвался от картин и с благодарностью уставился на Щавеля. Во взгляде сразу промелькнуло брезгливое любопытство при виде неподобающей одёжи. Боярин грозно вздохнул. Грек инстинктивно окунул голову в плечи и снова забегал глазками по картинам. Щавель невозмутимо уселся на свободную скамью и принялся ждать своей очереди.

В дальнем конце зала растворилась низенькая дверца. Из неё вынырнул похожий на грифа человек.

— Боярин Волокита, прошу Вас пожаловать к светлейшему князю, — произнёс он неожиданно густым басом.

Боярин ещё раз прожёг взором грека, степенно взмыл на ноги и скрылся. Напряжение сразу пропало, будто у магнита отпилили половину, превратив его в однополярный магнит. Во всяком случае, именно так представлялся Щавелю разнопротивный союз купца и боярина, когда каждый из оппонентов является катетом, а отношения, меж ними возникающие, гипотенузой, с которой кормятся сами катеты и все, кому не лень.

Аудиенция боярина не затянулась и вскоре он вылез, как из норы, в приёмную. На миг случилась грозовая атмосфера, но уже грек устремился предстать пред очи светлейшего.

— Купец Попадакис, твой черёд, — пророкотал секретарь.

Уединение Щавеля длилось недолго, потому что в приёмную ввалились разом мясистый боярин в чудных сапогах, отороченных медвежьим мехом, и помощник начальника канцелярии, прижимающий к груди вязанку пергаментных свитков малой величины, не иначе, как грамоты на подпись. Узрев Щавеля, улыбнулся и нырнул без доклада. Почти сразу вышел грек, умиротворённо прижмурив глаза-маслины. Боярин в медвежьих сапогах плюхнулся на скамью, шумно отдуваясь.

Довольно споро появился Иоанн Прекрасногорский, следом за ним секретарь.

— Командир Щавель, смиреннейше и с уважухой прошу пожаловать к светлейшему князю.

Гриф занырнул вперёд, почтительно придержал низенькую дверцу. Пролезая мимо него Щавель втянул ноздрями воздух. От секретаря пахло застарелой кожей, перьями и высохшим деревом. Он оказался в обширном тамбуре с единственным окном. Добрую половину занимало гнездо секретаря — шкафы, громадный стол, заваленный бумагами, свитками и даже берестой. Дверь в кабинет князя охраняли два стража с алебардами и короткими топориками.

«Как дать таким по лбу, — подумал Щавель. — Милое дело. Не забалуешь».

В кабинет пришлось заходить согнувшись в три погибели.

— Земной поклон, светлейший князь! — молвил Щавель.

Дверь за ним закрылась.

— Здравствуй! — Лучезавр, князь Великого Новгорода, шагнул навстречу.

Старые друзья обнялись.

— Сто лет тебя не видел!

— Пятнадцать, — сказал Щавель.

— Пойдём, выпьем, — князь увлёк гостя в дальний край, где у пустого камина помещались кресла и столик с бутылками. — Будешь греческую метаксу?

— Не откажусь, — Щавель утонул в кресле, непривычно мягком и глубоком.

Князь откупорил длинную узкую бутылку, наполнил до краёв хрустальные рюмки.

— За встречу!

Греческая выпивка провалилась в нутро, оставив во рту привкус яблок и ароматы диковинных трав. Князь с комфортом устроился напротив и рассматривал старого друга с живейшим интересом. Был он сам необычайно ухоженный, роста и комплекции средних, с аккуратными усиками и бородкой, холёными ногтями и безупречно уложенным пробором. Щавель вдруг показался себе форменным дикобразом со своей жидкой бородой и двумя тонкими косами на спине, в которых проглядывала вплетённая тетива из конского волоса.