Работа над ошибками - [26]

Кусочек сахара поможет съесть пилюлю…

Адвокат прекращает беседу.

Приходится продолжать дискуссию без него. Вернувшись в свою комнату (ту, где металлическая дверь и решетки на окнах), я начинаю мысленно рисовать комикс: адвокат и клиент. В последнем квадратике у меня над головой – облачко со словами. Я выражаю мнение, что ненависть подобна чаше с водой – если всюду носить ее с собой, то существует немалый риск самому же и забрызгаться. Мысль из разряда тех, что любил высказывать мистер Эндрюс.

Сидеть, седеть.

Сидеть можно на стуле или в кресле. Седеть может пожилой человек. В последнее время она сильно поседела.

Если вы устали, то вам надо посидеть. Утром я сидел на веранде. Мне предстоит просидеть в классе весь день.

Когда кто-нибудь делал ошибку, писал «проседеть» вместо «просидеть», мисс Макмагон говорила: «Разве мы старички?»

«Сидеть» значит сгибать ноги и располагать ягодицы на некоей опоре. Также это значит долго находиться в одном и том же месте (сидеть дома, сидеть в тюрьме) или определенным образом располагаться на теле (платье очень хорошо на ней сидит).

Сидеть над задачей значит упорно над ней трудиться. Сидеть в печенках значит очень сильно надоесть. Отсидеться значит затаиться, оставаться в укрытии.

Через две недели я принял душ и побрился. Надел все чистое, кроме носков – у меня появилась привычка ходить дома босиком, в подвернутых штанах. Мне нравилось ощущение смены текстур: ковер, линолеум, кафель. Занозистые балки на чердаке. Я позвонил тете, сказал, что вернулся из отпуска. Да, отсутствовал дольше, чем собирался. Очень жаль, что доставил ей беспокойство. Да, было хорошо. И разве не повезло с погодой? В Брайтоне. Я открыл окна, впустил свежий воздух, выпустил дух. Вышел наружу, в прачечную. Сходил в парикмахерскую. Увидев мои волосы, парикмахер засмеялся. Спросил, кто это меня так обкорнал и нет ли у меня желания оторвать тому человеку яйца. Я сказал, что мне делали операцию на мозге. Парикмахер принялся извиняться: ему, мол, следовало бы откусить себе язык. Что правда, то правда.

Апрель. Перед домом – цветущие деревья, нарциссы, тюльпаны, незабудки. Другой свет, другие тени в доме. Все ярче, сочнее. По утрам солнце нагревает кружевное покрывало на маминой кровати: прижмешься лицом, и становится горячо. Пахнет тканью, пылью, теплом. Затхлый запах табака уже не такой сильный, зато, если побрызгать духами на подушку, можно представить, что ночью она тут спала. А если полежать некоторое время на ее кровати, а потом встать, то на покрывале остается вмятина, будто бы от ее тела, только больше.

Надевать куртку с капюшоном для выхода наружу было уже необязательно, но я все равно надевал. Правда, не всегда. Я возобновил тренировки: прогулки, поездки в автобусе, беседы с незнакомыми людьми. Я научился не пугать их своим поведением и внешностью, делал так, чтобы им было со мной спокойно. Если они не будут меня бояться – если они поддадутся ложному чувству безопасности – тем сильнее будет эффект, когда я захочу их напугать. Так, медленно, постепенно, я проводил подготовку. Я обновил настенную таблицу и приступил к разработке следующего эпизода.

В Страстную пятницу позвонила тетя.

Наш Господь мертв, сказала она.

В понедельник, во второй день Пасхи, она пришла меня навестить, вместе с дядей. Принесла шоколадное яйцо.

Наш Господь воскрес.

Разыскать мисс Макмагон не составило труда. На уроках она без конца твердила про Абердин, про гранитные здания, которые сверкают на солнце, точно покрытые инеем, прогулки вдоль отмелей и запах соли, которым наполняет ноздри ветер с Северного моря. Она собиралась, как только выйдет на пенсию, непременно вернуться туда. Вернуться домой.

До библиотеки – не той, где я резал книги, а другой – я добрался на автобусе. Взял телефонные справочники по всей стране. В том числе по Абердину и северо-восточной Шотландии. Выписал всех Макмагонов с инициалами «Дж.», а также «Дж.» и что-нибудь еще. Не только телефоны, но и адреса. Вернувшись домой, тут же принялся их обзванивать. Прошло несколько дней, прежде чем возле каждого имени появилась галочка. Некоторым пришлось перезванивать много раз. Но все Макмагоны оказались не те. Тогда я нашел в справочнике адрес абердинской газеты «Пресс энд Джорнал» и переписал его в блокнот. А еще через несколько дней отправил туда открытое письмо. В письме говорилось, что я занимаюсь организацией вечера встречи выпускников __________-ской школы Южного Лондона, посвященного двадцатипятилетней годовщине окончания. И что у меня есть основания полагать, что мисс Дж. Макмагон, много лет преподававшая в этой школе, после выхода на пенсию переехала в Абердин или куда-то поблизости. Я написал, что надеюсь получить ответ от нее самой, но буду крайне признателен за любую информацию о ее местонахождении. Я указал свое имя и адрес. Имя было настоящее, Грегори Линн, а адрес – абонентский ящик, который мне за определенную плату предоставили в почтовом отделении.

В спальне родителей мы с Дженис играли в прыжки на батуте. Кровать была пружинистая, большая, места хватало для нас обоих. Подпрыгнув как следует, я доставал до бумажного абажура кончиками пальцев. А Дженис – головой. Мы скакали вверх-вниз, синхронно, хохоча, толкаясь, стараясь свалить друг друга. Если я падал, она снова ставила меня на ноги. Или я оставался лежать на спине, а она, держа ноги вместе, подпрыгивала высоко-высоко и делала вид, будто хочет приземлиться прямо на меня, и лишь в самый последний момент разводила ноги, и ее ступни глубоко уходили в покрывало по обе стороны от меня. Я знал: если лежать неподвижно, со мной ничего не случится, а если пошевелиться или повернуться на бок, она и правда может на меня наступить.