Пышечка - [80]

– Слушай, это, конечно, отстой, но…

– Но что? Пожалуйста, скажи мне, что ты не настолько эгоистична.

Она права. Для Милли это не шутка. Она всю жизнь молилась на конкурсанток, изучала их биографии – и наконец позволила себе стать одной из них.

Я непроизвольно дергаю ногой, напряженно размышляя. Не знаю, улучшится ли моя карма (возможно, я уже безвозвратно ее испортила), но Милли этого заслуживает. Пусть я не смогу сделать шаг вперед и схватить жизнь за яйца, как это делает она, но уж во всяком случае я способна оказать ей маленькую услугу и не чинить препятствия на ее пути.

Ханна удерживает мою ногу, чтобы я перестала дергаться.

Я оборачиваюсь к ней.

– Это будет катастрофа.

Она улыбается, едва приоткрыв рот.

– Именно на это я и рассчитываю.

Пятьдесят пять

Поскольку футболистов всегда отпускают на матчи, наверное, неудивительно, что в пятницу всех конкурсанток освобождают от занятий. В этот день проводятся интервью и первая изматывающая репетиция. Действо сопровождается слезами, мозолями и поисками двустороннего скотча. Это вам не малобюджетный мюзикл в исполнении старшеклассников – это конкурс красоты «Мисс Люпин города Кловера».

Вчера вечером Ханна отвезла меня в здание любительского театра, где мама устанавливала декорации, и там мне одобрили весь конкурсный гардероб. Так как в своем красном вечернем платье я прийти не могла, мне пришлось надеть черное с блестками, в стиле «мать невесты», которое я нашла среди вещей Люси, отложенных мамой на благотворительность. Оно было мятое, но новое и по-прежнему с этикетками. Мама, Мэллори Бакли и миссис Клоусон взяли с меня обещание погладить его к субботе. Что же касается купальника, то выбор у меня был небогатый: черный слитный или раздельный красный в белый горошек, который я купила прошлым летом, но так и не решилась надеть. Я остановилась на красном. Как говорится: играй по-крупному или сиди дома. Кроме того, у черного купальника вся задница в мелких катышках.

А наряд на шоу талантов – вообще отдельная история. Я достала черное платье, оставшееся у меня с похорон Люси, уговорила маму одолжить мне свои черные атласные перчатки (при условии, что верну их до ее выхода в вечернем платье) и, перевернув всю комнату, откопала повязку с пером, которую надевала на Хэллоуин.

В четверг утром мама заглядывает ко мне в комнату – посмотреть, что я надену на интервью.

– Юбка мне нравится, – говорит она. – Но, может, стоит добавить бирюзовый пиджак, который я подарила тебе на день рождения?

Я смотрю в зеркало, обдумывая ее предложение, и киваю.

Мы едем в банкетный зал «Серебряный доллар», где сегодня пройдут интервью и официальный обед.

Кондиционер шумит, заглушая болтовню на радио. День благодарения уже на следующей неделе, а потому на улице прохладно, но мама врубила кондей – говорит, что у нее приливы[39].

Когда мы паркуемся, она натягивает пиджак цвета пыльной розы.

– Пышечка, я люблю тебя и надеюсь, что буду тобой гордиться.

У меня внутри все переворачивается. Я не хочу ее разочаровать. На самом деле не хочу.

– Однако, – добавляет она, – я не могу допустить, чтобы люди думали, что я делаю тебе поблажки. А потому с этой секунды и до окончания конкурса в субботу вечером у нас будут исключительно деловые отношения.

– Ага, – бормочу я. – Исключительно деловые.

•

М-да, обстановка тут и в самом деле настраивает на исключительно деловые отношения. Участницы конкурса выстроились в очередь у дверей зала. Нам запрещено разговаривать друг с другом, хотя смысла в этом никакого: сомневаюсь, что на этом этапе можно сжульничать. Вопросы выбирают наугад из огромного списка, и едва ли они будут повторяться.

После интервью нас ждет обед, а затем участницам разрешат подготовить свои места в гримерках. Начиная с этого момента все будет по-серьезному. На завтра намечен прогон в платьях; в субботу днем – генеральная репетиция, а ровно в семь вечера – сам конкурс.

Вид у нас совершенно нелепый. Будто мы пришли устраиваться на работу, и единственное требование к соискателям – надеть мамин брючный костюм.

Я наблюдаю, как девушек с фамилиями на «А», «Б», «В» и «Г» одну за другой вызывают на интервью. Одни выходят оттуда с улыбками, другие – точно контуженые, а кое-кто – вообще в слезах. Знаю, это прозвучит ужасно, но часть меня видит в плачущих участницах лишь устраненных конкуренток. Я даже не хочу победить, но, видимо, внутри нас есть какой-то инстинкт выживания, который активируется при виде чужих неудач. От этого мне становится невероятно мерзко, и в то же время я отчетливо ощущаю свою человеческую натуру.

Так как выстроили нас в алфавитном порядке, мы с Эллен – Диксон и Драйвер – сидим бок о бок. Каждый раз, когда наши плечи случайно соприкасаются, она отодвигается как можно дальше, будто от удара током.

– Диксон? Уиллоудин Диксон?

Я слегка вздрагиваю и невольно бросаю взгляд на Эл. Наши глаза на секунду встречаются, и я вижу, как ее губы медленно расплываются в улыбке, но потом она спохватывается и отводит взгляд.

Что ж, настал час позора.

Мэллори придерживает для меня дверь.

– Помни, – шепчет она, – первое впечатление можно произвести лишь однажды.