Пылающие алтари - [26]

Шрифт
Интервал

Смех, звон доспехов, гром бубна и тимпанов. Веселый свист костяных свирелей. Неуклюже прыгают лохматые старики. Видимо, кымыз-кулала уже ударила в голову.

Приносят скатанный в трубку большой ковер. Музыка становится мелодичнее, протяжнее, нежнее, как дуновение утреннего ветерка. Почти не касаясь земли носками мягких сапожек, грациозно изгибаясь, кружатся вокруг ковра девушки в ярких пурпурных одеждах. Солнце искрится в золоте браслетов и диадем, в больших, мерно покачивающихся серьгах.

Одна за другой выходят на ковер степные красавицы. Они то плывут легко, распластываясь над фантастическим узором ковра, то вдруг устремляются ввысь, вызывая возгласы восхищения. Зрители подбадривают танцовщиц ударами чаши о чашу, звоном мечей…

На ковре высокая девушка с сильным, но еще не развившимся телом. Она полна юной прелести, как раскрывшийся бутон асфоделя[37]. Лишь кусок легкой ткани, расшитый золотыми звездами и отороченный черной каймой, прикрывает бедра. На черных блестящих волосах — серебряная диадема. Тройная петля жемчужного ожерелья сбегает на грудь. На узких запястьях глухо позванивают массивные браслеты. Причудливое сверкание украшений оттеняет чистые, четкие линии тела.

Люди замерли снова, как перед восходом солнца. Тишина опустилась над степью. Осталась только мелодия, печальная, едва слышная, да эта девушка, сверкающая, словно дочь Солнца.

И танцевать начинает она по-особому, не так, как другие. Тело еще неподвижно, но линии его уже струятся, неуловимо меняясь. Звуки музыки нарастают, в мелодию вплетается тихий, редкий перезвон тимпанов. Гибкое тело становится подобно колеблющемуся языку пламени. Все сильнее и сильнее раскачиваются бедра. В такт им плавно, будто крылья, движутся руки, грудь выдается вперед, еще больше подчеркивая сходство девушки с прекрасной неведомой птицей. Кажется, что она вот-вот сорвется с ковра и улетит, навсегда исчезнув из глаз очарованных зрителей…

Музыка гремит, как гневный голос богов. В страстном порыве кружится танцовщица. Ткань спиральными кольцами облегает бедра, делая фигуру похожей на изящную амфору. Сполох, огненный смерч буйствует на ковре…

Темп музыки постепенно спадает. Свирели выводят протяжную мелодию. Тело девушки медленно изгибается, как у змеи, пока снова не замирает в напряженном ожидании. К ней кубарем катится Гобрий.

Воины взвыли от восторга. Все сорвались с мест. Звон, грохот, крики. Многие опрокинули котлы, бьют палицами в их гулкие днища. Никогда еще степь не слыхала такого ликования.

…Ни одна девушка не осмеливается больше выйти на ковер. Всем ясно, кому достанется главный приз состязания — золотой пояс, отделанный рубинами.

Как ни был оглушен взрывом восторга Дион, он все же сумел разобрать слова Навака:

— Это твоя будущая воспитанница, Дион, — дочь повелительницы!

Эллин был поражен. Двенадцатилетняя Зарина! Совсем еще девочка! Он представлял ее совсем не такой. Определенно в степи женщина созревает быстрее, чем в душных городах Эллады.

* * *

Последний луч солнца гаснет за стенами крепости, куда уже возвратился народ. Становится совсем темно. Только белеют на берегу под луной черепа жертвенных лошадей да ночной ветер играет язычками пламени догорающих костров. Их отблески освещают неуклюжую фигуру Гобрия, одиноко застывшую на берегу Ахардея. Длинная уродливая тень мечется за его спиной по зарослям камыша, словно степной дух, отплясывающий фантастический танец ночи. Сам Гобрий кажется наполовину вросшим в землю. Взвихриваемое ветром пламя тускло отражается в глазах урода.

Почему не ушел он вместе со всеми в крепость? Что смутило его дремучую душу?

Еще днем властное, не испытанное ранее чувство неудержимо повлекло вдруг Гобрия к танцующей Зарине. Опомнился он у самого края ковра, убежал в степь и только в сумерках вернулся сюда.

Гобрий подбросил в костер сучьев, чтобы воспрянувшее пламя еще больше походило на Зарину, но, не дав огню взметнуться кверху, вдруг расшвырял головешки и, как безумный, принялся топтать землю, где только что горел костер. Потом упал, и глухой стон огласил степь…

Совет вождей

Большой Совет племени — событие особой важности: сама царица Томирия собирает его в первый раз. Знать, большие дела замышляет царица, если хочет побеспокоить и славнейших и мудрейших. Она приказала разбить посреди нихаса шатер, способный вместить всех самых доблестных мужей. А родов в племени сираков насчитывается сто пятьдесят два. Да еще старейшины и приглашенные. Пока шатер будет установлен, гонцы успеют собрать вождей.

Гобрий предупредил Диона, что он приглашается на Большой Совет.

Через неделю шатер был готов. Теперь это самое высокое сооружение в степной крепости — его малиновый купол виден издалека.

Вечером Дион вошел в него. Внутри было сумрачно и прохладно. Ветер, упираясь в скат шатра, глухо гудел над головой.

У алтаря находилось возвышение для старейшин, по другую сторону — ложе для царицы. Весь пол устлан огромными кусками войлочной кошмы — на ней будут сидеть вожди.

Дион взошел на помост для старейшин и опустился на ковер. В памяти всплыл сегодняшний разговор с царицей. Она начинала большую игру, в которой не последней фигурой должен был стать Дион.


Еще от автора Владимир Алексеевич Потапов
Почему трудно бросить курить?

Курение – это привычка, и в то же время навязчивая химическая и эмоциональная зависимость, которую вы тесно увязываете с вашей повседневной деятельностью и сценариями жизни. Когда-то вы придали курению эмоциональную привлекательность, приписали его к зоне комфорта, сделали тем, что вам нравится. Таким образом, вы полностью заблокировали критическое отношение к курению. Очевидное проявление разрушительных последствий курения растянуто во времени и может быть значительно отстроченным, это также затрудняет адекватную оценку вреда этой привычки самим курильщиком.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.