Пылающие алтари - [24]

Шрифт
Интервал

Из широко распахнувшихся ворот высыпали всадники и пешие. Они направились к холмам, где остановилась дружина. Юноши и девушки, первыми подскакавшие к подножию холма, выпустили из сумок несколько голубей. Белые птицы взвились ввысь. Тотчас зазвенели тетивы, и десятки стрел устремились в голубое небо. Трепещущие комочки упали на пыльную траву, оставляя на ней кровавые пятна. Только один голубь, часто взмахивая крыльями, продолжал беспрепятственно удаляться. Казалось, что смерти уже не достичь его.

Навак послал коня вперед и натянул тетиву. Тонко взвизгнула стрела, и птица камнем полетела вниз.

Радостные возгласы воинов и встречающих слились в восторженный гул. Ведь когда дружина, возвращаясь из похода, несет на кончиках копий беду, птицы улетают, унося на своих крыльях радость сираков.

Для эллина такое обращение со священной птицей было кощунством. Голубь у греков — птица любви, верности и мира. И даже спешивший на войну жестокосердный Арей не мог прогнать голубки, свившей гнездо в его шлеме. А после всемирного потопа голубка первая принесла весточку об окончании божьего гнева. Растерзанные голуби под копытами лошадей лишний раз подтвердили мысль эллина о том, что мир, в который вступает он, не имеет ничего общего с миром, оставленным им…

Пестрая смешанная толпа, словно бурный весенний поток, катилась к воротам степной крепости…

Гобрий

Это странное существо поразило Диона еще там, на холме, когда жители степной крепости встречали дружину Томирии. Среди общего ликования тогда вдруг наступила пауза. Пешие воины расступились, и в образовавшееся пространство прямо к ногам коня царицы выкатилось, переворачиваясь через голову, никогда не виданное эллином чудище. Его гримасы, прыжки, веселое похрюкивание выражали, очевидно, высшую степень радости.

Царица простерла к нему руки, существо вдруг присмирело и с почтительным поклоном стало под покровительственную длань воительницы.

— Вижу, ты очень соскучился по своей повелительнице, Гобрий.

Дион услышал всхлипывающие звуки, из которых сложились слова:

— От радости я готов отрезать себе голову и стукать ею о землю, о мать народа!

— Ну, полно тебе! Верю, верю… Как дочь моя, Зарина?

— Жива и здорова, благоухает, как цветок степей!

Теперь Дион получил возможность лучше рассмотреть существо, которое царица назвала Гобрием. Все-таки это был человек, но — о праведный Геракл! — что за урод! Ростом по грудь нормальному человеку. Мощный торс с широкими плечами и узким тазом покрыт длинными, пепельного цвета, волосами. Ноги короткие, кривые, с вывернутыми внутрь ступнями. Штаны из желтой, мягко выделанной кожи держатся с помощью двух переброшенных через плечи веревок. Длинные, почти касающиеся земли руки похожи на узловатые корни древесного выворотня. Маленькая, с прижатыми треугольными ушами и выдвинутой вперед массивной нижней челюстью голова соединяется с туловищем короткой толстой шеей. Передвигается Гобрий большей частью бегом, помогая себе длинными руками, иногда кувыркаясь через голову.

— Гобрий — сын вождя одного из могущественнейших родов племени, — объяснил Навак, — к нему очень привязалась маленькая Зарина, и Гобрий платит ей за дружбу безграничной верностью.

Когда Гобрию сказали, что пленный эллин будет обучать его юную подругу воинскому искусству, он несколько раз обошел вокруг Диона, шевеля ноздрями, как бы принюхиваясь к нему. Судя по всему, старый воин произвел на уродца хорошее впечатление. Он издал довольное урчание и куда-то умчался, очевидно, к Зарине.

Потом он появился снова во главе группы молодых воинов, которым Томирия поручила устройство жилища для нового члена свободной семьи сираков. Дион не должен был чувствовать себя чужестранцем. Гобрий сам выбрал место Для постройки на краю агоры-нихаса, то есть в самом центре крепости, в непосредственной близости от жилища Томирии и ее семьи.

Уродец наметил с помощью кола и веревки довольно большой круг. Часть воинов отправилась в прибрежные заросли Ахардея, где они принялись рубить мечами и топориками лозу и камыш. Другие таскали пучки, искусно переплетали прутья между вкопанными в землю жердями, возводили из камыша свод крыши. Воины работали ловко и споро, строительство подвигалось быстро. К вечеру стены хижины обмазали глиной, вылепили кувшинообразную печь — тундыр.

Потом пришли девушки. Острыми палочками они нанесли на наружные стенки тундыра диковинные рисунки: различные части растений и животных, незаметно переходя друг в друга, сплелись в фантастический узор, достойный резца лучшего мастера. Печь стала нарядной, как невеста, но достаточно было легкого прикосновения, чтобы поранить нежную поверхность сырой глины.

В печи зажгли огонь. Стенки ее сначала подсохли, а потом стали раскаляться. И тут на глазах Диона произошло чудо, которое никогда не переставало его удивлять. Разрушающую силу огня знают все племена и народы земли, но на глину эта сила не действует, наоборот, глиняные изделия выходят из жарких объятий пламени закаленными, звонкими, по прочности не уступающими металлу. Вот так окаменела и печь в хижине Диона.

На раскалившихся стенках тундыра строители хижины стали печь лепешки Из просяной муки. Они замесили на молоке и крови из голенных жил лошади тесто, раскатывали и резали его небольшими кусочками. Сирак снимал испеченную лепешку острой палочкой, когда она, как спелый плод, уже готова была упасть.


Еще от автора Владимир Алексеевич Потапов
Почему трудно бросить курить?

Курение – это привычка, и в то же время навязчивая химическая и эмоциональная зависимость, которую вы тесно увязываете с вашей повседневной деятельностью и сценариями жизни. Когда-то вы придали курению эмоциональную привлекательность, приписали его к зоне комфорта, сделали тем, что вам нравится. Таким образом, вы полностью заблокировали критическое отношение к курению. Очевидное проявление разрушительных последствий курения растянуто во времени и может быть значительно отстроченным, это также затрудняет адекватную оценку вреда этой привычки самим курильщиком.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.