Пятый тотем - [50]

Вырвало из мрачных мыслей меня опять сопение Клойда, но теперь к нему добавилось какое-то невнятное бормотание, перемежающееся с чудными булькающими звуками. Я вглядывался, силясь понять, что он там делает, но различал лишь подрагивающие плечи. Он что, плачет? Холодок адреналина прокатился по коже, заставив дыхание участиться. Что-то было не так! Я осторожно сжал ладонь жрицы несколько раз. Селира слегка приоткрыла глаза, уставившись на меня и ничего не говоря. Слов и не надо было, в ее взгляде не было и следа сна, а читался лишь ужас.

Я прижал палец к губам и, продев пальцы в кастет, медленно поднялся на ноги. Клойд, казалось, не замечал ничего вокруг и продолжал шуршать, как будто слегка поскуливая. Я шагнул в темноту за границу света, падающего от костра, и начал по кругу обходить его. Жрица было потянулась за мной, но я отрицательно замотал головой, жестами показывая ей, чтобы она находилась за спиной воина, когда я обойду его. Селира быстро закивала и, повторив мой маневр, шагнула в тень. В отблеске пламени на ее лбу блеснули капельки выступившего пота.

Клойд был уже совсем близко, и я ступал медленно, насколько мог, стараясь не издавать даже малейшего шороха. Волна адреналина вновь прокатилась по коже, засев холодным комом в груди, когда я, наконец, расслышал, что это был не плач, а какое-то нездоровое хихиканье. До воина было не более трех ярдов, но я остановился и, трижды глубоко вздохнув, выравнивая сердцебиение, выбросил вперед ладонь, на которой вспыхнул сгусток пламени, яркой вспышкой озаряя лицо солдата. То, что я увидел, заставило меня отринуть малейшую осторожность и завопить во все горло:

– Тревога!

На меня смотрели пустые и кровоточащие глазницы на лице, которое некогда принадлежало нашему солдату Клойду. Помимо вырезанных глаз, у него было перерезано горло, что нисколько не смущало его самого, как и не мешало ему выводить на лице Фуги какие-то жуткие узоры кривым ножом. Не было и малейших сомнений, что оба мертвы. Фуга также был лишен глаз, а из его горла, пузырясь, сочилась кровь, заливая траву и колени убийцы. Плечи Клойда ходили ходуном, а руки тряслись, будто его бил озноб. Он медленно поднялся и, все также хихикая, направился в мою сторону, поигрывая ножом.

Из шока, сковавшего меня, как взгляд кавильгира, вывел грохот ружья Маки. Несколько зарядов картечного залпа прошли навылет грудную клетку воина, разворачивая его торс. Второго выстрела не последовало. Рядом с Маки из темноты выросла фигура Барса, который жестом руки остановил уже взводимое на новый залп оружие и шагнул вперед, обнажая палаш. Воздух со свистом прорезали три рубящих удара: первый отсек руку Клойда, сжимавшую нож, второй с хрустом перерубил шею, а третий развалил корпус от плеча почти до самого пояса. Мы в оцепенении подошли к изуродованным телам наших товарищей, а Селира, выругавшись, упала на колени, и ее вырвало.

Только теперь я увидел Люнсаля. Он стоял, вжавшись спиной в ствол пальмы, и махал перед собой руками. У парня было что-то вроде умственного помешательства, губы его дрожали, исторгая пену, а по щекам лились слезы. Маки спокойно перевел на него ствол винтовки и медленно прохрипел:

– Что с тобой, мать твою?

Волшебник все же не был идиотом и тут же осознал, почему его взяли на мушку. Постаравшись взять себя в руки, он, заикаясь, прошептал:

– Маки, это я… Убери ружье! Я… Я в порядке!

Дав им минуту прийти в себя, я подошел и, обхватив за плечи, прижал к себе Селиру. Жрица шумно разрыдалась, но тотчас же нашла в себе силы и заговорила, обращаясь ко всем нам:

– Я говорила… Я чувствовала! Темные духи! Старые хозяева! Их могилы у нас под ногами! Они здесь повсюду, это проклятое место. Тела надо сжечь, Кзор!

Она украдкой и виновато посмотрела мне в глаза и снова юркнула в объятия, прошептав «прости». На лице Барса не читалось ровным счетом никаких эмоций, и это в нем пугало больше всего. Старый сотник подошел к телу Фуги и тремя ударами отделил от него обе руки и голову. Затем, будто это будничное дело, начал стаскивать в кучу останки своих подчиненных и, закончив этот жуткий ритуал, поднял на меня глаза, полные ненависти:

– Что встал? Давай!

Пламя прокатилось теплой волной и хлестнуло по венам, наполняя сердце жаром, и с моих открытых ладоней полилась раскаленная лава, выжигая плоть и заставляя лопаться кости мертвецов. Воздух наполнился едким дымом, а где-то в джунглях послышался ужасный и совершенно нечеловеческий вой, похожий на чей-то безумный хохот.

Осматривая лагерь, мы обнаружили, что все наши лошади лежали замертво. Их шеи были перерезаны так, что вытекающая кровь образовала ужасающих размеров лужи, которые, пузырясь, впитывались в землю. Мы стащили туши в кучу к полыхающим останкам воинов. Нельзя было оставлять мертвой плоти в этом месте. Маки было попытался высказаться о том, что мясо коней лучше сохранить для еды, но сам устрашился своего предложения. Погребальный костер горел, словно солнце, освещая пальмы и обломки древних камней, а мы пятеро стояли спинами к огню, сжимая оружие и даже не шевелясь. Так нас и застал рассвет.