Пятый тотем - [48]

Застывший в ожидании мир беспокоили только редкие крики птиц да легкие всплески от уходящих под воду и тут же выныривающих жердей. Когда мы отошли от берега ярдов на двадцать, я знаком призвал воинов остановиться и, опустившись на колени, погрузил ладони в теплую воду. Закрыв глаза, я тихо позвал и вскоре почувствовал, что меня услышали. Черноту реки прямо подо мной прорезало чуть светящееся пятно, и на меня уставились спокойные глаза элементаля. Продолжая держать руки в реке и сосредоточившись на том, чтобы мои движения были максимально естественны, я медленно провел ладонью по водной глади по направлению к противоположному берегу. Элементаль продолжал смотреть на меня столь же холодно и отстраненно, не выказывая и малейшего признака понимания. Однако я знал, что он меня почувствовал, может, даже узнал и потому пришел добровольно. Я снова провел рукой по водной глади в направлении берега и отошел, усевшись как ни в чем не бывало.

Элементаль исчез, а вокруг так ничего и не происходило. Плот почти не раскачивался, и даже легкие всплески воды, казалось, прекратились в установившемся вокруг нас штиле.

– Похоже, не вышло, – с досадой протянул Люнсаль. – Надо было тебе с ним потверже.

Воины нехотя встали и, взявшись за жерди, опустили их в воду, как вдруг Фуга охнул. Приглушенно хохотнув, он повернул голову к нам, указывая рукой на место, в котором дерево уходило в воду. Там в сторону протянулась водная колея, свидетельствующая о том, что плот споро двигался вперед. Аккуратно и даже немного суеверно солдаты вытащили на плот палки и, довольные тем, что не придется потеть, уселись обратно.

Жрица, все это время погруженная в свои мысли, повернулась к нам и медленно проговорила:

– Мы уже очень близко. Здесь даже воздух другой. Я, кажется, чувствую приближение к Ломкай-гора. – Она немного замялась, пытаясь подобрать слова, чтобы описать свои не слишком ясные даже ей самой ощущения.

– Много смертей, много ушедших душ. Огромные и древние могильники повсюду. Здесь такая аура, что даже Гнилолесье бы обзавидовалось.

– Не дрейфим, ребята! – Маки был полон решимости.

Он стоял в центре плота, широко расставив ноги и водя по сторонам дулом винтовки:

– Не дрейфим. Это всего лишь старые кости. Думайте о том, какие сокровища здесь скрываются!

Его слова показались мне неубедительными, особенно с учетом того, что он все время сжимал свое ружье в руках. Тем не менее суть была правильной, раз уж полезли в омут, не стоило попусту дергаться. Когда до суши осталось не более пяти ярдов, движение плота заметно замедлилось, и я, опустив руки в воду, несколько раз провел по водной поверхности, поглаживая ее и выпуская крошечную струйку силы в знак благодарности нашим извозчикам.

С приближением берега до этого спокойные кони заметно взволновались, желая поскорее оказаться на твердой почве. Нам то и дело приходилось их одергивать и отвлекать. Когда плот с глухим шелестом заскользил по пологому и песчаному берегу, Барс и Клойд спрыгнули, держа в руках перевязи, и принялись наматывать швартовую бечевку на ближайшие к нам деревца. Лунный свет тускло освещал прибрежные валуны и деревья. Соваться дальше в джунгли в темноте было довольно рискованно, но по плану мы должны были успеть пройти до холмов, чтобы заночевать там, подальше от просматриваемого участка. Когда все оказались на земле, то выяснилось, что плот нужно затащить подальше на берег, чтобы спрятать.

– На этот берег приходят, только чтобы забрать товар. Курьеры стараются здесь надолго не задерживаться, – пояснил Маки. – Канал рыть бессмысленно. Тут много кто ходит, кроме нас. Не стоит показывать свои привычки нежелательным глазам.

Стараясь не наделать лишнего шума, мы подняли плот и затащили его под кроны пальм, закидав нарубленными ветвями, насколько это было возможно в такой темноте. Еще нам следовало перевязать лошадей так, чтобы, двигаясь колонной, никто не мог отстать и потеряться. Ночной переход все меньше мне нравился, но иного выхода у нас не было. Воинам, как и Маки, видать, было не впервой такое, а вот Люнсаль и Селира заметно нервничали. Маг уже дважды предложил использовать магическое освещение. На второй раз Барс довольно грубо сунул ему кулак под нос и прошипел, глядя в упор:

– Последний раз говорю, никакой магии сегодня. Усек?

Люнсаль усек, но продолжал психовать. Освещение его, конечно, не волновало, он хотел пустить в ход магию, чтобы почувствовать свою силу и успокоиться. Темнота опустившейся ночи, вкупе с холодом и неизвестностью, напрочь выбили его из колеи, и из задиристого гордеца он превратился в насупленного цыпленка. Нервозность же жрицы носила иной характер. Едва ступив на берег, ей будто стало еще хуже, чем тогда на реке, когда она заговорила про души. Она не подавала виду, но заметив, что ей не удается даже увязать поводья, я подошел и, ничего не говоря, упаковал ее седельные сумки, стянув их ремнями так, чтобы при скачке они не тряслись и издавали минимум шума. Ее кобылу я привязал замыкающей в колонну и, поймав испуганный взгляд Селиры, тихо шепнул:

– На тебе лица нет. Пора отдыхать, поедешь со мной в седле.