Пятьсот часов тишины - [25]

…Разве можно умолчать о торжественной минуте отплытия?

Все готово, все на своих местах; это значит: Историк за рулем, Физик на веслах, Лирик на пирсе, удерживая «Утку» за цепь, надвязанную веревкой.

Утро было бессолнечное, серенькое; могло в любую минуту задождить.

Прозвучала историческая команда:

— Отдать швартовы!

— Есть, отдать швартовы!

Физик, меланхолично загребая от берега веслом, заметил:

— «Ну, поплывем!» — сказали утюги…

Я не боюсь этого слова — экзотика. Никто не кажется экзотическим самому себе, как не считаем мы экзотикой ни свой дом, ни свою улицу. А между тем и мы, и наш дом, и наша улица — самая настоящая экзотика, какими глазами на них взглянуть!

Говорят, что об экзотике хорошо пишется только тогда, когда она уже перестала удивлять. (Читай: когда ты охладел к предмету!) Конечно, чувство новизны притупляется, проходит. Но как можно перестать удивляться истинной красоте и той радости, что рождена ею?

«Ура, Урал!» — воскликнул Луи Арагон, когда много лет назад впервые сюда приехал. Так он назвал и большой цикл своих стихов. И это чувство — восхищение увиденным, счастье новооткрытия — сохранилось у него по сей день. Не домысел, а факт: я это слышал из уст самого Арагона (в стенах Литинститута имени Горького).

Постскриптум 4. О флагах, стилягах, дворнягах

Уж как-то само собой получается, что почти каждая туристская лодка идет под собственным флагом. Никто, разумеется, этого не требует, никто этому никого не учит. Я не думаю, чтобы флаги помогали туристам в самоутверждении. Нет. Вместе с тем это и не традиция, а скорее какое-то всеобщее озорство.

Не так уж важно, носовой ли платок трепыхается на флагштоке, косынка, или трусики, лишь бы что поярче, лишь бы узоры позатейливее.

Встречаются и флаги рисованные, да еще с какой богатейшей выдумкой!

Некоторые плывут под флагами своих спортивных обществ.

У путешествующих одна забота — побольше бы развлечений, а местные жители, введенные в заблуждение, недоумевают:

— Тут у нас без конца все какие-то иностранцы шастают. И что им далась Чусовая?..

…Их было восьмеро на двух лодках. На них полосатые тельняшки, медвежьего цвета шаровары, куртки-штормовки на «молниях». Они явно работали под неких опереточных анархистов, ерников, о чем свидетельствовал и черный флаг с костями и черепом, который они иногда выбрасывали на своем «флагмане», и бородатые лица парней, и прически «а ля пещера» их дам, и названия лодок «ХЫШЧНИКЪ» и «ЖИВОДЕР», и их шумные задиристые песни вкупе с истошными тарзаньими воплями, и их манера приветствовать встречных.

— Дзыги-дзыги-дзыги!.. — словно предупреждая, дирижерски произносил кто-то один из них.

— Бхай! Бхай! Бхай! — подхватывал слаженный хор луженых глоток.

Тишины и покоя на Чусовой столько, что их не и силах взорвать даже дивизия головорезов, не то что какая-то горсточка.

Шум-гам, который они производили, раздражал, кажется, только одного Лирика.

— Вот вам и туристы стиляги! — констатировал он. — Нигде от этих кривляк не спрячешься!

За ерников неожиданно вступился Физик.

— Не всем же быть такими сычами, как мы с тобой!

— Они ж и другим покоя не дают, пижоны паршивые!

— А ты бы с ними потолковал.

— Нечего с ними толковать!

— Вот и напрасно. Это очень симпатичные, дружественные ребята. Не случайно они приветствуют всех словом «бхай». На языке хинди — это мир, дружба.

Лирик не сдавался:

— А этот их черный штандарт с костями!

— Не принимай всерьез того, что для них самих шутка.

Перепалка продолжалась в том же духе. С Физиком нельзя было не согласиться, но в чем-то был прав и Лирик.

Однажды догнали мы небольшой плотик. На нем плыли двое ленинградских студентов. Парни не были «дикарями» по убеждению. Наоборот, это были очень компанейские парни. Они с радостью присоединились бы к любой группе, но их плотик для этого был слишком тихоходен. По всему видно, что сооружали они его с большим старанием: палатка была на нем, скамеечка, рулевое весло на рогатине и даже нечто вроде фальшборта в передней части. Однако мы не позавидовали парням.

— Как проходите перекаты? Как с ташей снимаетесь?

— По закону рычага, — отвечали они. — Шестами.

Поработать им, конечно, пришлось на совесть. Но в этом имелась и положительная сторона: на парней просто любо было глядеть — загорелые, могучие, мускулы шарами перекатывались у них под кожей.

С парнями плыла черная как жук такса по кличке Мобуту.

Не понимаю, что в этом смешного, но, услышав имя собачки, все почему-то одобрительно хихикали. (Да и ты, часом, не улыбнулся ли тут, читатель?) Нам пытались втолковать: в этом, дескать, сатирический выпад против врагов конголезского парода, против колонизаторов, а стало быть и самого империализма, — вот что такое это «Мобуту»!

Однако нас эта кличка настроила на другой лад.

Физик сказал:

— Чувства тех, кто награждает собак именами разного рода извергов и прохвостов, мне понятны без комментариев. Мы все разделяем эти высокие чувства, что говорить! Но вместе с тем, это же… черт знает что такое!

Историк разразился настоящей филиппикой.

— Как называли у нас собак со времен, скажем, царя Гороха? Жучка, Букет, Трезор. И это было хорошо, звучно, вполне собачно, что главное. Трезоры гремели цепью на проволоке, стерегли, ощерясь, хозяйский скарб. Жучки с Букетами тявкали в свое удовольствие на ветер. А еще существовала псовая охота. Других серьезных обязанностей у собачьего рода во время оно, кажется, не имелось. Теперь же совсем не то. Вспомните хотя бы о многолетних физиологических опытах Ивана Петровича Павлова и его школы, здравствующей поныне. Эти опыты проведены в основном на собаках. И собакам за это вот многолетнее участие в опытах (за муки собачьи!) поставлен памятник. Не гипсовое какое-нибудь творение ширпотреба, а настоящий, художественной работы памятник! И стоит он не в каком-то пыльном и чахлом скверике, а у всемирно знаменитого Института физиологии имени Павлова в Колтушах, под Ленинградом. В войну дрессированные собаки со связками гранат на спине бросались под фашистские танки. А иные умники и в тылу, и на фронте давали своим собакам клички Гитлер, Геббельс. Фюрер — противно вспомнить! Какой надо быть дубиной, чтоб додуматься до такого! Собаки как были, так и остаются у нас «на вооружении». Возьмите, к примеру, наших космических собачек от Лайки до Звездочки. Подумайте о пограничных собаках и о собаках угрозыска. А если мы порой и ругнемся «ах ты, собака!», так ведь это совсем по-дружески, это же равноценно слову «молодец»! И вдруг будто кукиш тебе из куста ромашек — такое вот гнусно-дурацкое «Мобуту»!