Пятницкий - [94]

Почти аналогична оценка, данная Рихардом Гюптнером, бывшим секретарем Исполкома КИМа по организационным вопросам, то есть человеком, часто и близко встречавшимся с Пятницким по работе.

«Он был большим специалистом в области организации, и я многому научился у него, особенно по части конспирации. В Коммунистическом Интернационале Пятницкий пользовался большим уважением. Прежде всего хвалили его за объективность и справедливость. Его рассматривали как настоящего «шефа» аппарата Коминтерна и с уважением называли его — «Старик».

…О. Пятницкий всегда был очень немногословен, говорил мало. Он был немного ворчлив и поэтому казался поначалу несколько грубоватым и неприступным. Но нужно было познакомиться с ним поближе. Это был, как говорят немцы, «золотой парень под грубой кожурой».

Хочу добавить, что Рихард Гюптнер был тесно связан с Пятницким не только в 1924–1928 годах, когда работал в качестве секретаря ИК КИМа. В 1929–1933 годах Гюптнер, перейдя на партийную работу, находился в Берлине и выполнял обязанности секретаря Западноевропейского бюро Коминтерна (под непосредственным руководством Георгия Димитрова). Работа эта в связи с ростом влияния нацистов в Германии, а затем и прихода к власти Гитлера сопряжена была с громаднейшими опасностями и требовала тончайшего соблюдения конспирации. Естественно поэтому, что, приезжая несколько раз в Москву, Гюптнер обязательно обращался к Пятницкому — признанному знатоку конспирации, получая от него советы и указания.

Итак, суровый, несколько даже грубоватый человек… Но это лишь самое первое впечатление, неглубокое, чисто внешнее восприятие облика Пятницкого. А у него — большое нежное сердце, открытое навстречу горю и радости всех своих товарищей по духу и по действию.

С. И. Гопнер приводит такие примеры:

«В 1932 году происходила чистка партии. Проверяли одного товарища, который уже не работал: он был контужен, это повлияло на него, и мучительные боли головы мешали ему работать. Но он продолжал быть членом организации. И вот Пятницкий председательствовал на этом собрании. Тот товарищ не выдержал и говорит: «К сожалению, я из-за моей головы ничего не могу делать!» И тогда Пятницкий вдруг превратился в самую нежную мать. Да, самая любящая мать не могла бы с большей лаской говорить и так согреть этого человека, как сумел сделать Пятницкий».

Гопнер вспоминала и такой трагический случай.

В дни XIII пленума ИККИ один из польских коммунистов, долгое время находившийся на сугубо конспиративной работе, приехал в Москву. Нервы у него были истрепаны до предела, вплоть до галлюцинаций, и ему вдруг показалось, что в аппарате ИККИ к нему стали относиться с предвзятостью, без достаточного доверия. А надо сказать, что это вообще было тяжелое время: фашисты громили Компартию Германии, и жертв среди коммунистов было множество. И вот еще одна непредвиденная потеря: приехавший товарищ, попавший в обстановку страшнейшей суеты, царившей во всех отделах Исполкома — ведь назавтра открывался пленум, — заподозрил что-то неладное по отношению к себе и уже в разгар пленума вошел в кабину лифта и застрелился, оставив письмо, тягостное потому, что смерть его не давала возможности что-либо изменить и исправить. Спустя некоторое время Гопнер разговаривала с Пятницким на эту тему, и он не выдержал — разрыдался, хотя лично знал погибшего товарища весьма мало.

Характерной чертой Пятницкого была его нетерпимость к любым попыткам заменить точные убедительные факты общими уклончивыми фразами.

«Много раз мне приходилось слушать, — вспоминает ветеран Английской компартии Эндрю Ротштейн, — как он «выжимал», подобно лимону, какого-либо товарища, пытавшегося отделаться общими фразами, которые могут значить или все, или ничего. О. Пятницкий заставлял такого товарища признать бессмысленность того, что он говорил, убеждал его вникнуть в точные факты, ибо только факты, вначале выглядевшие гораздо менее привлекательно, нежели хотелось, на самом деле были значительно полезнее в оценке того, что делала или могла сделать данная партия».

И сам Пятницкий в своих докладах, выступлениях и статьях строго придерживался правила: фактографичность, точность, ясность и лаконичность.

«Впоследствии за время работы в Балканском секретариате Коминтерна, — вспоминает старый югославский коммунист Димитрие Станисавлевич, — я не имел с ним непосредственного контакта, но часто видел его на заседаниях, конференциях и собраниях по многим вопросам различных партий. Он выступал не часто, но речи его всегда были конкретны и определенны. Говорил он четко, без высокопарных фраз, открыто критикуя все то, что считал неправильным в деятельности той или иной партии. Вследствие этого все слушали его с огромным вниманием, так как уже заранее были уверены в том, что его выступление будет очень полезным и поучительным для дальнейшей работы партии».

За годы работы в Коминтерне О, Пятницкий из несколько узкого знатока вопросов строительства зарубежных партий вырос в одного из политических руководителей. Если на VI конгрессе он выступал с докладами мандатной комиссии и об Уставе Коммунистического Интернационала, то есть с вопросами чисто организационного характера, то позже речи его на расширенных пленумах ИККИ становятся политически направляющими, вбирают в себя основные проблемы международного коммунистического движения.