Пятеро на леднике - [16]

Мы сидели, слушали музыку и ждали, когда придет Лиля. Я расспрашивал Мефистофеля (он оказался начальником участка), что знает он о здешних древних геологических отложениях, но тот вдруг сказал:

— Ого!

Я оглянулся. В комнату входила Лиля. Вот уж она-то изменилась больше всех. Медовые ее волосы были зачесаны сзади на один бок и приколоты бог знает откуда взявшейся белой заколкой. Красный свитер и брюки. Уж брюки-то она, наверно, заняла у здешних девчонок-геологов, с которыми познакомилась еще утром. Кстати, они пришли сейчас вместе с нею, но сразу как-то потерялись около нее. Как только они вошли, зазвучал проигрыватель. Угрюмый прораб в охотничьих сапогах первым пригласил Лилю на танец. Я сразу перестал понимать, что мне говорил Мефистофель насчет древних отложений. Я глядел на Лилю, на ее победоносное кружение, на ликующее и мечтательное лицо, на узкую загорелую кисть ее руки на тяжелом плече прораба.

Только я собрался пригласить Лилю танцевать, как все стали усаживаться за стол.

Нас поздравили с удачным переходом через ледник. Затем поднялся Мика и прочел вместо тоста стихи. Потом Александр Дмитриевич пожелал нам ничего не бояться и побольше нападать на стариков. Я встал и предложил выпить за женщин. Выпили за женщин, и все дальнейшее как-то стихийно завертелось. Мне было неимоверно весело. Я уверял почему-то Пайшамбе и академика, что они герои, и хохотал, пока не увидел, как Лиля танцует с Микой. Я сразу отвернулся и стал объяснять Александру Дмитриевичу геологическое строение Памира. Он смотрел на меня так, точно у меня вдруг обнаружили какую-то тяжелую болезнь. В ответ на мои старательные объяснения он стал говорить, что нынешняя молодежь живет мелкими чувствами и у нее нет святыни. Мика и Лиля наконец кончили танцевать. Мика подошел к нам и сказал:

— А знаете, мне пришла в голову такая первая строчка:

Мы танцуем до упаду на четвертом этаже!

— При чем здесь четвертый этаж? — возмутился Александр Дмитриевич.

— А потому, что я живу в Одессе на четвертом этаже, — вежливо ответил Мика.

— И танцуете до упаду? — спросил Александр Дмитриевич.

Подошла Лиля, и как раз заиграла музыка. Я пригласил ее с такой поспешностью, какой у меня никогда не было в походе. Мы начали танцевать, и мои «трикони» застучали по полу, точно подковы.

— Ну вот и кончилась твоя практика, — сказал я.

— Да, а какую оценку ты мне поставишь за практику?

— Пятерку… по знакомству. Чтобы похвалилась там, в Ленинграде. Ведь скоро ты будешь в Ленинграде.

— Да…

— Я тоже приеду в Ленинград, когда кончится сезон.

— Ледник я никогда не забуду! — говорит Лиля. — А знаешь, ты поразил нас всех своим спокойствием. Мне говорил Александр Дмитриевич. А Мика прямо восхищался твоим мужеством, когда вы ходили вместе. Ты его спас.

— Я его не спасал.

— Нет, ты был на высоте!

Я чувствую, что обо мне начинают говорить тоном некролога.

— Вернемся на землю, — предлагаю я. — Я хочу приехать в Ленинград, Лиля…

— Хорошо.

— И увидеть тебя, Лиля.

— Вот отлично. Я тебя познакомлю с такими девочками! Чудо!

— Когда я приеду в Ленинград, я скажу тебе…

— А я тебе тогда отвечу: поищи себе другую! — говорит Лиля и смеется.

Я тоже смеюсь.

— Конечно, это очень просто, — говорю я. — Можно веселиться, вместо того чтобы плакать. Можно танцевать до упаду на четвертом этаже. Зачем думать о люстре у соседей внизу?

Музыка замолкает, я отвожу Лилю к тем двум геологическим девчонкам и подхожу к Александру Дмитриевичу.

— Знаете, все в жизни очень просто, — сообщаю я ему радостно. — Если не ладится с этой, нужно найти себе другую. Вообще все решается очень легко. Мы можем найти себе новых друзей… Муж может подобрать себе другую жену… Дети — других родителей — получше, значит! Смешно, а?..

Я хохочу, но Александр Дмитриевич хмурится.

— Знаете, все относительно согласно вашей теории! — уверяю я его.

— Чушь! — говорит он и сдергивает зачем-то свои очки. — Блистательная чушь!

Лиля поднимается и идет из комнаты. Мика выходит вместе с ней.

Я встаю, но Александр Дмитриевич хватает меня за руку и сажает обратно.

У него крепкая кисть, у Александра Дмитриевича. Он смотрит на мои «трикони» и говорит:

— А вы, кажется, обречены быть геологом всю жизнь.

— Да, несомненно, — соглашаюсь я и достаю из кармана пять кусков сахара. — Вот и сахар мне в поход.

Ночью мне снится, что я приехал в Ленинград и стою у какого-то памятника по колени в снегу. Громадные часы в небе показывают восемь вечера. В восемь назначено свидание. Я прошу памятник: «Пусть она не придет… Пусть она не придет…»

И я тороплюсь прочь по глубокому снегу, чтобы скорее уйти, чтобы дальше уйти… И когда я уже далеко, поворачиваюсь и бегу обратно по своим же следам и подбегаю к трещине, которой не было раньше. Я прыгаю, слышу звон колющихся сосулек и падаю, падаю в бесконечную ледяную стремнину…

Утром Лиля, академик и Мика собрались ехать на попутной машине в Ванч. Они уже оделись так же, как были одеты на леднике.

Машина стоит на дороге. Мы торопливо завтракаем в столовой, рюкзаки у дверей торопят нас.

В кузове машины полно рабочих-таджиков. Они улыбаются и с радостной готовностью помогают Лиле и Александру Дмитриевичу забраться в кузов. Мика лихо взлетает сам. Все трое, улыбаясь, смотрят на нас. Мы с Пайшамбе тоже улыбаемся и смотрим на них. При расставании нельзя молчать. И приходится говорить ерунду.