Пять имен. Часть 2 - [45]

Христос говорит:

Как-нибудь, мой мальчик, как-нибудь.

Ты только к осине не подходи.

5

Давай, — говорит, — играть, будто я умер, а ты еще нет,

и вот ты идешь по улице, грустно тебе, пусто тебе,

ясно тебе, что теперь так будет всегда, и вдруг — я иду

навстречу, как ни в чем не бывало. Что скажешь?

Подставляй, — скажу, — правую щеку. И левую наготове держи.

Макс Фрай

Ты поспи, я побегаю, а потом я посплю, ты побегаешь, и, чур, помнить, кто у кого во сне бегал и чего видал на бегу! устанем — собьемся, собьемся — запутаемся, запутаемся — будем оба сниться кому попало.

Я тебя сотворю, а потом ты меня напишешь, будешь писать всю жизнь, а под конец решишь, что сам все придумал, а потом умрешь и придешь ко мне. А у меня твоя книга, все, сколько ты ни написал, мы сядем и вместе перечитаем.

Или давай я умру и лягу на дно, и буду лежать там, пока тебе будут сниться сны, такие настоящие, что ты перестанешь понимать, где сон, а где явь, и однажды возьмешь лодку, пойдешь на озеро, лето кончится, начнется сентябрь, и ты поплывешь над темной водой. Увидишь меня на дне, опустишь руку в воду, поймешь, что вода остывает.

Тогда назови мне мое имя.

Или вот еще хорошая игра: я буду творить всяких небывалых зверей, а ты их называй, как придется. Вот, смотри: тело кошачье, лапы собачьи, голова козлиная, хвост львиный, постоянно хихикает, питается человечиной.

Да, единорог, откуда ты узнал?

А хочешь, поговорим о любви: я буду просить тебя, а о чем — не скажу, я буду мучать тебя, а зачем — не открою, ты будешь страдать — а за что, не поймешь никогда. А я буду говорить и говорить, взахлеб, но так, что ты не поймешь ни слова, зато будешь плакать и примерять на крюк веревку, но, чур-чура, даже тогда нельзя забывать, что на самом деле этот разговор — о любви.

Ты будешь жесток ко мне, ты будешь говорить много недобрых вещей, ты станешь кричать, что у тебя от таких разговоров лопается голова, а я даже тогда не забуду, что на самом деле — рвется сердце.

А еще вот можно сделать так: я тебя буду держать, а ты за меня — раскачивать, но держать я буду плохо, еще хуже, чем ты раскачиваешь, и не удержу, ты перевернешь небо и землю, но погибнешь, и тогда мне станет так невыносимо, что я приду к тебе, и ты убьешь меня. А на третий день оба воскреснем. Заодно с твоим бессмертием ничего решать уже не придется.

6

Если я бумага, то пиши на мне,

я держатель тебе.

Если я холст, то рисуй, а то еще можешь крестиком поучиться вышивать, тоже дело хорошее.

Я держатель тебе.

Если я воск, то лепи из меня -

я держатель тебе.

Но мять бумагу не смей, резать холст не моги, жечь воск не вздумай, я держатель тебе.

И держи, держи меня, когда раскачаюсь я сам, когда ты мне — бумага, холст и воск, и не дай смять, порезать и сжечь.

Ныне, присно и во веки веков.

А со всем остальным я и так управлюсь.

белый берег

Вот так, вот так, по белому песку мелкими шагами, часто перебирая ногами, по старым костям, по белым скалам — таскаем мертвое дерево, живой камень, уминаем белую глину руками.

Чертежи унесло ветром, смету разметало по дюнам, нам ли до того дело, мы погружены в грезы. Мы очень заняты чем-то серьезным, мы строим дом на холме против моря, окнами в закат, а дверью — в осень, на белых скалах в черную проседь.

Дом на холме, с водой на дне — из дерева, камня, костей и глины, из тумана, стекла и песка, и — что там тебе притащила река? парусину? сгодится и парусина. Снега вот только сюда не носи нам.

Как закончим дом, время внутрь внесем, будем жить по часам, а свет войдет сам.

На столе — огоньки, на окнах — венки, по углам — шепотки.

Застелим белым кровать, будем жить-поживать.

Чай кипятить, травы варить, огонь держать, никогда не врать.

С Богом жить — над Богом выть.

не про секс

Почему нет слова «вылюбить» — как «выебать»?

Не про секс, а. Приходи и вылюби меня. Вылюби меня и уходи.

Линор Горалик

Ты приходи.

Ты умащивайся рядом, ты заглядывай в глаза снизу вверх, ты зарывайся носом, подпихивайся под локоть, шипи на кошек, зачем мне на колени лезут. Ты ворчи сонно у меня под боком, жалуйся невнятно, я буду тебя гладить, уминать, как глину, как холодный воск в пальцах, ты будешь мягчеть, мягчеть, потеплеешь, засветишься желтым, мы вылепим тебя заново из желтого меда и белого воска.

Ты приходи, садись у ног, кури сигарету за сигаретой, рассказывай, дергай напряженно губами, говори отрывисто и сердито, я зарою тебе пальцы в волосы и подожду, пока ты выговоришься, а дальше уже можно будет просто помолчать.

Ты приходи, бледный и больной, ложись лицом вниз, спи тяжелым сном. Я принесу плед, я завешу лампу черным платком, я перегорожу время, оставлю только щель, пусть течет тонкой струйкой, сколько его ни есть. Мы заварим малины и мяты, мы одолеем тяжелый сон, мы отпустим время и воду в реке, паводок придет, постоит зеленой волной у самого горла, а потом уйдет, и можно будет открыть окна и не жечь по утрам свет.

Ты пропадай непонятно где, по каким-то своим важным и смешным делам, ты решай проблемы расположения звезд вдоль эклиптики, ты учи тигров рычать, а листья — желтеть, а потом приходи, ты увидишь, что все это время я стоял у окна и смотрел, не идешь ли ты.