Пьяная жизнь - [13]
признали рак. Ну и что? Принимала какие-то лекарства. Хотели
делать химию. Она плюнула на всё, вышла на работу и вот уже
три года вкалывает с утра до вечера, – врал я.
- Главное – внутренний настрой на борьбу. Вы же боец,
Геннадий Николаевич!
Не помню, какие еще слова я нашел, чтобы ушел он
умиротворенным, с надеждой.
Пусть простит меня на том свете Наташа Халина, которая
действительно, почувствовав себя лучше, рынулась на работу…
Улучшение у таких больных в большинстве случаев бывает
временным. Честно скажу не помню, то ли она умерла к моменту
нашего разговора, то ли сбежав из больницы, еще лежала у себя в
квартире ни кого не впуская.
Успокаиваю себя тем, что моя ложь была во благо и
несколько мгновений надежды хотя бы чуть-чуть облегчили
страдания человека.
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
В последний раз видел Геннадия Николаевича за
несколько недель до его смерти. Тётя мыла пол в комнате, где он
лежал. Увидев меня, радостно засуетилась, не зная, куда усадить
дорогого гостя. Геннадий Николаевич, совершенно высохший,
сидел на кровати, подпёртый подушками и ожидал приезда
«Скорой» со спасительными обезболивающими уколами. Улучив
момент, когда тётя отвернулась, изобразил на лице мину в
переводе на слова звучавшую бы, как «Хана мне…». Даже на
пороге вечности старался не расстраивать тётю.
Она прожила свой земной срок по-человечески правильно,
понятно, логично, предсказуемо, всегда стараясь быть нужной,
ни в коем случае не стать обузой. И смерть свою приблизила, не
изменяя жизненным принципам.
Я находился в большом запое и недели две не появлялся к
ней. По всем признакам пьянка ещё должна была продолжаться,
и утром таки опохмелился в компании собутыльников. Ещё были
деньги. Пришёл домой, поспал. Потом вдруг что-то буквально
выбросило меня из кровати и я почти побежал, обливаясь
алкогольным потом, на Пионерскую 3, где она жила.
Тётя лежала на диване в состоянии, подобного которому я
у неё никогда не наблюдал. На полу валялось несколько
таблеток:
- Що, плохо тобі?
- Ой, погано! Піди позви Люду…(соседку-медсестру).
-А давно так погано?
-Та це ж я взяла и випила всі таблєтки…
- Нащо ж ти їх випила?!
- А щоб не мучиться и вас не мучить…
Люда прибежала и оцепенела от ужаса:
- Їх же нада було пить по пів таблєтки в день!
Валерий Варзацкий
Вызвали «Скорую», начали давать пить воду с
марганцовкой. Как провинившийся ребёнок глазами, полными
надежды, посматривая на нас послушно глотала воду. Когда
приехала «Скорая» самостоятельно, быстро собралась и, держа
меня за руку, почти побежала в машину. Очень испугалась
смерти.
В больнице по высоченным ступенькам у входа
карабкалась без моей помощи. Спешила… Прибежала Майя.
Поставили капельницу. Стемнело. Майя ушла за постелью для
тёти, а я поплёлся домой.
Ночью и утром телефон молчал. Электрошок звонка
ударил часов в одиннадцать. Плачущая Майя сказала, что тётя
скончалась. Смерть действовала по своему обычному сценарию:
облегчение, хорошее настроение, аппетит и вдруг падение, храп,
конец.
Прошло девять месяцев. Растерянно смотрит на улицу
окнами без занавесок вдовец-дом, вызывая у меня приторно-
сладковатый
коктейль
ощущений
жалости,
отчаяния,
безысходности, кончины. Продолжает нелёгкую службу на цепи
старый, пёсик Боцман, излучающий унаследованные от тёти
доброту, преданность. Он похож на одинокого японского солдата
в джунглях Филиппин, 50 лет ждущего смены караула. Тиран-
хамелеон кот Серик, доводивший покойную до валидола,
переметнулся к соседке. Ходит жирный и лоснящийся, что,
впрочем, не мешает ему без опозданий появляться к обеду,
который ежедневно приносит Майя. Холодильник, умывальник,
ковры, пледы, покрывала, подушки, посуда, множество других
бытовых
мелочей
«переехали»
ко
мне.
Есть
вещи,
принадлежавшие маме, после её смерти попавшие к тёте, а теперь
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
возвратившиеся домой, подобно старым кораблям, в последний
раз зашедшим в порт приписки перед буксировкой на мели
Индии, где их разрежут на металл…
В этом кругообороте вещей вижу магический смысл.
Понимаю, осязаю всей плотью, что я последний их хозяин,
повелитель, пользователь. После меня они будут никому не
интересны а, следовательно, не нужны. Скорее всего, путь их
скорбный
завершится
в
пунктах
приёма
макулатуры,
металлолома, в мусорных ямах, топках и кострах.
…Вещи. Память. Старость. Три измерения уходящей
жизни. А что же в будущем? Надежда и вера!
Надеюсь, верю, что рукописи таки не горят, и сведения о
редкой души женщине найдут своё место в душах родственных,
вольются маленьким притоком в светлую речку человеческой
доброты, на Живой воде которой растут настоящие Люди.
Валерий Варзацкий
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
Пьяницы знают тот благостный момент, когда после
опохмелки становится хорошо. Тема исследована в прозе и
поэзии глубоко, всесторонне знатоками и практиками высшей
квалификации
мирового
уровня.
Стараниями
интернационального коллектива простых тружеников пера и
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».