Пядь земли - [220]

Пшеница у Красного Гоза уже в крестцах лежит, а жнивье твердое как камень. Здесь-то не растрескается, можно быть спокойным. Солончаки не трескаются. Ну, с этим можно не спешить. А вот кукуруза да картошка… Кукуруза уже початки гонит; здесь еще урон невелик. Не зря он землю обрабатывал и рыхлил раз пять, так что кукуруза пока держится. Однако если в течение еще двух дней не получит она воды — конец. Не будет урожая. Останется только будылья срезать… Поднимается Гоз на дамбу.

Пять шагов — на дамбу взойти, оттуда к воде — один шаг. Намного выше поля течет вода. Наклоняется Красный Гоз. И кажется ему, что этим движением спасает он землю, избавляет и себя, и свою семью от страданий.

Вода — теплая на ощупь; пенится земля, когда выливает он ведро воды меж двух крайних рядов кукурузы, и рассыпаются вокруг белые искры. И тут же пропадает влага, всасывается. Лишь темное пятно остается на этом месте. В нос бьет запах влажной земли; кажется Красному Гозу, что с этой водой принес он миру новые откровения. И когда поднимает ведра, одно за другим, будто снова и снова толкует смысл этих откровений.

Мысли теперь роятся в голове. Во-первых, думает он о том, сколько воды сразу же испаряется в воздух и сколько уходит в землю. Воздух, должно быть, забирает все ж меньше. Хорошо бы, однако, знать точно: сколько в землю, сколько в воздух… Ого, сколько ему всего надо знать.

Однако с одним ведром работать неспоро. Чем дальше надо носить, тем реже ходит ведро между каналом и землей. Неблагодарная работа. Сил требует много. И веры. Но все же главное — сил. И снова встает перед ним картина: большое колесо, вычерпывающее воду из канала. Не говоря уж о насосе с мотором, который включил — и знай только, рой лопатой канавки… Только так надо делать, иначе погубит деревню засуха и голод.

Время движется к вечеру, и наступает момент, когда чувствует Красный Гоз: силы у него кончились. Многовато для первого раза… да еще без передышки. Садится на дамбу, то на воду смотрит, то на поле. Закуривает. Следы полива на земле видны, а на самой кукурузе — пока не очень. Это позже скажется, ночью, когда поднимется влага в стебель, в листья, в початки… А солнце жжет все беспощаднее. Там, где тень падает от кукурузы, земля еще темная, а на солнце уже и следов не осталось от вылитой воды. Особенно там, где начинал он поливать!

Нет, так не годится. По-другому надо. Вечером надо запускать насос или колесо: ночью не высушит воду солнце. Вся в землю уйдет… А то еще… хо-хо! Воду можно просто пустить в канавку…

Несколько минут отдыха, еще одна цигарка — и опять ощущается сила в руках. Словно неделю отдыхал, лежал кверху пузом. Когда там еще колесо будет или насос. Пока остается надеяться вот на это ведро… Поехали дальше.

Как и рассчитывал, к заходу солнца вылил он на кукурузу ведер двести воды, а полил всего около ста саженей. Ничего, на сегодня хватит.

Надо посмотреть, что будет с кукурузой ночью.

Стоит на дамбе, под ногами грязь от выплеснувшейся воды; а со стороны прудов два человека подходят, господского вида, с ружьями. Между прудом и каналом, в углу, стоит помещичья пролетка. Пролетка стоит, господа идут. Один — управляющий, другой — инженер из Водного хозяйства. Смотрит Красный Гоз, чувствует: что-то не так, а что, об этом не хочет думать. Господа подходят.

Останавливаются возле лужи на дамбе, разглядывают лужу, следы сапог в ней, ступеньки на обоих склонах дамбы, тропинку, уводящую в кукурузу… Наконец управляющий говорит:

— Вы что здесь делаете?

— Я-то? Теперь — ничего. Теперь отдыхаю.

Тут говорит инженер:

— Вы, сосед, спрашивали у кого-нибудь разрешение?

— Разрешение? Это на что же?

— На что? На воду. Вода не вам принадлежит, а Водному хозяйству.

— Вот эта вода, которая течет просто так?

— А эта вода… государству принадлежит. Словом, разрешение нужно, сосед. Как вас зовут-то? — и лезет в карман. Ружье на плечо вешает. Вынимает блокнот, карандаш. Смотрит на Красного Гоза выжидающе.

Красный Гоз усаживается на землю. Колени поднимает, смотрит на инженера боком, исподлобья.

— Меня как зовут? Тогда начнем с самого начала. Как вас, значит, зовут?

У инженера глаза лезут на лоб. Растерянно вертит он в руках карандаш… Плохо дело. Если управляющий не выручит… Выручает управляющий.

— Вы, Йошка, не умничайте. Вода ведь не ваша, верно? И канал Водному хозяйству принадлежит, это тоже ясно. Вы нанесли ущерб каналу! За это отвечать придется. Согласны отвечать?

Красный Гоз молчит. Смотрит на них и молчит. Глубокая печаль переполняет его: значит, все напрасно? Значит, нет выхода? И ничего не остается, кроме как по воскресеньям ходить в церковь, помогать священнику выпрашивать дождичка? А кукуруза пусть горит и картошка… Пусть сохнет, трескается земля… и можно идти обратно в землекопы!…

И другие мужики могут идти, куда глаза глядят. Пусть бродят с пустым животом по полям — помощи ждать неоткуда.

— Вот что, господа, оставьте меня в покое.

Кажется инженеру, что теперь на его стороне сила.

— Ну-ка, говорите быстро имя, а то…

Вскакивает Красный Гоз. Не на ноги опираясь и не на руки, а как бы всем телом. Ведро, которое до сих пор спокойно стояло рядом, уже мечется у него в руке, гремит, словно смеется злобным жестяным смехом; ужасом наполняет инженера этот грохот, кажется ему, что сейчас это ведро будет у него на голове. Соскакивает он с дамбы. Оглядывается еще раз и идет торопливо, прислушиваясь к бешеному стуку сердца. Почти бежит к пролетке. Управляющий пока стоит, как ему и полагается.