Пузырёк воздуха в кипящем котле - [5]

После работы (Комякова еще училась, а муж уже закончил свой институт и работал в одном конструкторском бюро) муж любил заходить в хозяйственный магазин и покупать что-нибудь новое, какую-нибудь мелочь для дальнейшего благоустройства квартиры, а потом, конечно же вначале посоветовавшись с женой, в тот же вечер или, отложив на выходные, прилаживал это на свое место. Пока он возился с гвоздями, молотком или дрелью, Комякова ему помогала, поддерживала, подавала инстументы или шла на кухню и что-то готовила. Готовить она не умела, поэтому обычно делала самое простое. Впрочем, к концу зимы она освоила яблочный пирог и делала его уже вполне сносно – этот яблочный пирог муж особенно любил. Вообще-то он оказался домоседом, в гости они ходили все реже, да и однокурсников Комяковой он тоже не очень-то привечал.

Когда все в квартире было окончательно устроено, Комяковой почему-то сделалось скучно, а потом захотелось что-то поменять местами. Муж, вложивший во все это благоустройство много труда, а еще больше – любви, возражал, Комякова настаивала и тогда они впервые поссорились. Так. Незначительно. Тут же и помирились. Однако скучать Комякова не перестала, и скука эта только усиливалась, превращаясь постепенно во что-то привычное, окрашивая все вокруг в серые тона, концентрируясь в совершенно непонятном месте – не то возле сердца, не то в животе. И начинались такие приступы именно тогда, когда она переступала порог собственного дома. Так что однажды между ними произошла уже основательная ссора, даже не ссора, а настоящий взрыв.

Они отмечали годовщину своей свадьбы в ресторане, а рядом, за соседним столиком, праздновала чей-то день рождения компания женщин. Комяковой было в очередной раз скучно и она отпускала едкие замечания по поводу оркестра (обычного ресторанного оркестрика), окружающих (тоже вполне обычных людей) и ресторанной еды. (Цыплята-табака действительно были худоваты и хиловаты, но это тоже объяснимо, потому что им полагалось уместиться на тарелке.) Мужу, напротив, все это очень нравилось, он с удовольствием ел и пил и в конце-концов резко сказал, чтобы она успокоилась и не портила ему настроения.

Женщины, праздновавшие чей-то день рождения за соседним столиком, вернее, за двумя столиками, сдвинутыми вместе, вначале вели себя смирно, но потом, под влиянием алкоголя, стали все больше расходиться, все оживленнее говорить и все громче смеяться. До Комяковой доносились обрывки их разговоров о мужьях, детях, каком-то Коле, а также рецептах выпечки и наилучшего квашения капусты. Были эти женщины разные, конечно, но в то же время чем-то неуловимо похожи – в костюмах или платьях джерси, плохо и стандартно скроенных, но одинаково обтягивающих их или усохшие, или, и в основном, довольно-таки расползшиеся тела. Потом они пошли танцевать друг с другом, тоже расходясь все больше и больше. Крупная женщина в кремовом платье, только подчеркивавшим ее выступающий живот и безобразные жировые складки на бедрах, чуть не столкнув Комякову со стула, протиснулась в центр зала и стала танцевать одна, даже с каким-то восторгом, задирая юбку кремового платья-джерси гораздо выше толстых, обрюзгших колен. И все женщины, праздновавшие чей-то день рождения, танцевали все восторженнее, как какие-то вакханки, на время позабыв про мужей, детей и какого-то Колю, по их лицам тек пот и до Комяковой доносился терпкий запах подмышек, дешевой пудры и плохих духов.

- Гоп, гоп! – весело кричал маленький, косоглазый гитарист из оркестра. – Гоп! – и наяривал, наяривал, наяривал на своей гитаре.

В глазах Комяковой вспыхнул мрачный, нехороший огонь и она сказала:

- Еще немного и я стану такой же.

- Что? – переспросил муж.

- Ты хочешь, чтобы я стала такой же, - сказала Комякова.

Муж сделал вид, что не расслышал. Тогда Комякова потребовала еще одну бутылку вина и выпила ее одна, почти не закусывая. Потом она стала ругаться и бить посуду…

Муж, нарочито спокойный, помогал ей одеться в гардеробе. Женщины, праздновавшие чей-то день рождения, уходили тоже – протрезвившиеся, облегченные. С радостью возвращаясь к своим мужьям, детям, какому-то Коле, борщам, выпечке и капусте, к прокладкам… (Это теперь – с крылышками и без, а тогда в лучшем случае из марли и ваты, а в основном – из прохудившихся, застиранных простыней.)

С этого момента жизнь Комяковой покатилась куда-то в тартарары…

О чем бы они не заговорили, на все у них были разные мнения. Муж хотел, чтобы она думала, если не так, как он, то хотя бы в одном направлении. Комякова же думала не только в другом направлении, но даже, когда ее мнение с ним совпадало, ожесточенно настаивала на противоположном. Теперь вечера и воскресные дни, которые они проводили вместе, были посвящены не улучшению и усовершенствованию их быта, а непримиримейшей борьбе за лидерство, в которой победителя не было и не могло быть.

Кто-то из психологов сказал бы, что все очень просто. Все дело в том, что когда-то маленькая девочка обнаружила, что у маленького мальчика есть то, чего у нее нет, а именно – пенис, и после этого затаила обиду и стала ревновать. А мальчик, напротив, очень возгордился, признал себя существом высшего рода, а девочку начал поколачивать. Отсутствие или присутствие пениса тому виной… Ведь это только теория. А теория и есть теория. По одной из теорий и Ахилл не смог бы догнать черепаху, а в реальности он бы ее догнал самым прекрасным образом, догнал, зажарил и съел, а панцирь использовал, как щит.