Путями истины. Сборник мистических рассказов и повестей - [8]

Родим вздрогнул, думы эти странные нашли на него, как наваждение.

— Так зачем же пришли? — вернулся от задумчивости и водун. Говорил он уже не так сердито, больше грустно. — Узнать, одобряю ли? Сами могли бы решить.

В голосе его слышались понятная старческая усталость и непонятное — не так длинен был разговор — раздражение. Неужто и в правду озлился старец? Неужто — рассержен был? Причина не была очевидна молодому вою. Возможно, крылась она в давних, не слышанных им спорах о богах?

Нетвор молчал. Зная, видимо, нрав старца почитал за добро не перечить ему.

— Старые ваши боги, новые ваши боги, — продолжал бурчать старец. — Суть одно — глупость. От того она, что не чуете уже ничего. Верьте, вы, во что хотите — большого вреда не будет уже.

Родим понял, что старец ругается на что-то когда-то непонятое и сделанное не по его нраву. И он осмелился, пользуясь правом младшего, влезть с вопросом вперёд Нетвора.

— А что не глупость?

Родим ожидал окрика или хотя бы сердитого взгляда, но Нетвор глядел в пол.

Старец однако, посмотрев на Родима, смягчился чуть.

— Что не глупость, то не для воев. Скажу — как убивать будете? Как будете живую душу неволить? Вот ты, — водун ткнул долгим пальцем в Родима, — пойдешь ко мне в учение?

Родим сам не понял, отчего взяла его вдруг оторопь. Не едал он келейного хлеба, ученья веды не знал. Почто испугался вдруг?

Он потряс головой, оглянулся на вконец помрачневшего Нетвора…

— То-то и оно, — хмыкнул старец. — Вот в этом и истина. Умирает дух. Некому его выносить боле. Слабы стали росы. Страшатся. Весь теперь дух в землю идёт. Когда подымется — мне неведомо. Но и путь наш весь в землю. Все туда уйдём. Подымемся ли? Идите же к миру! Верьте. Не долго такой свободы осталось. Как оглохните сердцем, так уж вас не спросят. С кровью веру мешать будете. Идите!

И взор старца опять заблудился. Глаза его стали совсем пустые, как у снулой рыбы, словно вдруг позвал его кто-то, а он и ушёл, только остов костяной по забывчивости в келье бросил. А может, по тем дорогам телу человеческому и хода нет? Только один миг и глядел ему в глаза Родим, а отблески кровяные да огненные почудились. Хоть и огня-то не было в келье.

Нетвор и оробевший, скованный душевным ознобом Родим с мало, что понявшим Зорей, удалились тихо, чтобы не беспокоить водуна в его блужданиях.

Только выйдя на воздух, Родим почуял, как сильно и отрывисто стучит у него сердце… Словно прикоснулся к невыносимому страху и невыносимой прелести сразу. Так страшно и радостно было ему, когда в далёком детстве из испуга и по случайности убил он первого своего волка. Огромного людоеда, не побоявшегося зайти в селище, пока поселяне и призванные на помощь вои тропили его. И подоспевшие на крики тропщики удивились тогда матерости зверя. Головами качали, говорили, что сам Род, верно, стоял позади мальчишки. А не старый еще Нетвор, едва ставший тогда, в тяжелое и смутное время кияном после гибели Бивоя, велел мальцу, кликали которого тогда, как многих, Малко, самому вырезать сердце у волка. И, когда тот взял чужое, забилось вот так же своё. Но изварзанный до бёдер волчьей кровью мальчишка скрепил своё сердечко, отдал Нетвору горячий комок мяса. И руки не задрожали. И киян сказал, повернувшись к немногим бывшим с ним воям и охотникам из селища:

— Вой будет. Родим будем звать.

Испугался отец, но и обрадовался, видел Родим. А сам он боялся, что по случайности произошло это с ним, мальцом, такое. Но боги, видно, хранили его и потом. «Случайности» шли одна за другой. То нежданный порыв ветра швырнет его охотничью стрелу в лицо засадному врагу, то однодеревку прибьет не к тому берегу, но там и будут ждать свои, то спасёт из плена раб-чужак, завороженный незнакомой синью в глазах воя…

Или с Темелкеном — то не случай уже был? То Мать Земля-Макошь нити судьбы, что от макушки в небо идут, вместе свила и дорога им теперь одна? Но как бы не легло, он привык, стерпелся, что так и надо, что, пока с пути сердца своего не сойдёт, будут хранить его. Без оберегов ходил. Только плетеный пояс-кушак от тоски могильной носил, как заведено, да и то потому, что мать повязала, пока жива была. Теперь, как память.

Задумался Родим о матери, о сестренке Васе, что вся лицом в нее… Слабым ребенком росла Вася. И теперь тонкая, будто ивушка. Больше такому, как Темелкен, чем полечу под стать. И ежели Вася на Темелкена и впредь так ласково глядеть будет, может и не побратим уже выйдет, а совсем родня?

Заулыбался Родим, оторопь сошла с него. Да и Нетвор свой ответ получив, шагал теперь бодрее. Многого он не понял, но главное уяснил, что не против старец. Остальное же — не для ума воя.

Отошел, оттаял Родим. Только так и не понял, что же так напугало и поманило его. Ему бы отдохнуть теперь, поразмыслить. А тут еще Зоря, поотстав от Нетвора, стал испрашивать тихонько, о каком таком пути души в землю говорил старец? Разве душа идет не в чертоги Сварги, когда человек умирает?

— То душа, а то — ДУХ. Душа — это та, что под сердцем у тебя прячется, плачет с тобой да смеётся, ее после смерти опять Мать-Макошь на клубок мотает, а дух в нас от Вышнего Раза, — пояснил, как мог Родим. — Если мы дух свой не пестуем, в небе его не полощем, как птицу, он, видно, тяжелеет, в землю идёт… — Родим помолчал. — Так я понял. В Нави, там же тоже дух сильный томится. Он зовёт нас, тянет. Только у тех, кто с оружием за свою землю пал — дух легок, вот и мечтают вои о чертогах небесных!