Путями истины. Сборник мистических рассказов и повестей - [27]

И тут же что-то неладно стало на задах у Своерада — ратники заволновались, комом закрутились. Не видел Темелкен, далеко было, да видел Своерад. Пока внимание его воевод было приковано к своим же одуревшим конным, пока поворотить пытались… Выскочили прямо в тыл какие-то, кровью измазанные так, что и не поймешь, что за люди! Сидели они на конях, но лупили почему-то из луков! Словно коса пошла гулять по Своерадовой рати.

— Ра-ааа-З! — взрёвывал Беда.

И две дюжины стрел со злобой вгрызались в ратных.

— РАА-З!

Родим же, ложной храбростью не захваченный и кровью дурной не пьяный, держался сзади маленького отряда своего, направляя его свистом.

Не знал Темелкен, что тем же оврагом, что двинулись волки, послал Своерад два-ста своих пеших к городищу.

Да, только — то ли услыхали чего, то ли почуяли волки. Коней придержали, позади оставили, сами вперед прошли, вверх по оврагу все щели облепили. Чуть мимо себя пропустили врага — и стрелами ударили. Напрочь два-ста пеших выкосили. Кровавый ручей побежал по земле… Так кровью смердило, что еле сдержал своих Родим — одурели от запаха-то смородного. Хотели бегом бежать — бить своерадову рать… Своротил. Велел стрелы вырезать, да за конями вернуться.

Ждал Своерад, сейчас ударят на ворота засадные, донесли ведь ему, что, мол, нет людей у волков боле.

А много и не понадобилось.

Темелкен же, почуяв слабину во вражьей рати, свистнул Сакару и Требе, чтоб наступали. Тут же раздался свист дудки Сакара, а Треба, вложив пальцы в рот, засвистел по-волчьи. На свист донесся от стен воинский рёв Нетвора.

Заволновались и люди кмеса. Поймав глаза Темелкена, Треба кивнул, поворотил коня и поскакал к одинокому княжьему знаку — высокой палке с тамгой — маячившей над ратным полем.

О чем говорили — не слыхал Темелкен, но видел: так же пошло вдруг, как со жрецами склатскими. Словно была внутри Требы дверца малая. Нечасто он открывал ее, но уж коли открывал…

Видел Темелкен: вздыбились, да поникли вдруг плечи у молодого кмеса, голову склонил, рукой махнул. И тут же поворотил Треба коня к дядьке кмесову. А через миг и команда по рядам ратников кмеса пошла. Темелкен поднял было дудку, да опустил. Треба и сам ладно все сделал.

Темелкен же, вспомнив место, откуда Родим показывал ему городище, поскакал со своей дюжиной туда, и битва раскинулась перед ним совсем уже как на ладони.

Отсюда виделось, что много больше ещё своерадовых пеших. Однако с телеги обзор не таков. Да и не до стратегий стало уже Своераду: две волчьих дюжины сеяли в тылу его смерть холодно и расчетливо. Вот, видел Темелкен, оставив троих убитых, развернулись волки. Но не отошли назад, а ударили в бок, закрывшись конными и пешими защитниками телеги, не давая выстроившимся, наконец, лучникам, выцеливать их. И в тот же бок ударили вдруг конные Сакара, обошедшие наступавших пеших волков и ратников кмеса. И все смешалось у телеги.

Сердце стукнуло у Темелкена. Кончена битва. Остановить бы, да как? Вот она и кровь полилась теперь, что во снах он видел. А видел он: бегут ратные люди, а им стрелы да топоры в спину… И валятся лицом в землю невинные уже, страхом и хитростью побежденные. Ведь разгорячится когда кровь, не остановить!

Да, не все волки опускали ножи да копья, когда ратники чужие бросали оружие. Долго насыщалась Мара. Не все слушались команд и ратники молодого кмеса, даже посылали Родима да Требу, остановить чтоб. И поле у городища не видело раньше такой жатвы. И не видеть бы ему боле.

Но вот и тихо почти стало, хоть и от тишины той, не меньше чем от крика и звона виски ломило.

Только Своерад, оглушенный и поятый волками живым, визжал теперь да плевался, к телеге своей привязанный, что мол, не нашлось на него поединщика, что лукавством взят…

Съехались да сошлись вои старшие — Нетвор, Темелкен, Треба. Даже кмес молодой сбоку притулился. Молчали.

Треба и Нетвор глядели на ругающегося Своерада и думали о своём. Кмес, белый по первому своему настоящему сражению, похоже, и рот позабыл, где открывается. А Темелкен глазами искал Родима. В неразберихе всеобщей потерял он его. Да и вязали Своерада другие молодые волки — Подар и Лишко — чумазые, довольные. Как же — чужинского кияна, почитай, взяли. Но побратим-то где?

Видно — тревога читалась на лице Темелкена. Треба посмотрел, да как свистнет. Не хуже Родима вышло. Что ж, умел да молчал?

И тут они выехали: Родим да Беда. Говорили видно. Беда хмурый был. Родим — весь в кровище заскорузлой, как и все конные волки, рубаха на нем порублена, рукав оторван, но так ничего — целый. И Беда целый, а лучше б хоть ранили, что ли — у Требы-то вон как желваки под кожей заходили.

Но Нетвор брата за плечо взял. Встряхнул. Он старше, знал — в молодых завсегда дури много.

Треба брови свел. Головой помотал, злобу стрясая. Нетвору на Своерада кивнул, сказал что-то тихо.

Захохотал киян. Беду поманил — сюда, мол, иди.

Тот с коня соскочил.

Нетвор Подару с Лишком махнул — вы Своерада-то развяжите. Потеха будет.

Треба усмехнулся нехорошо, на Беду посмотрев, но сказал несердито:

— Своерад недоволен, что вои его хитростью взяли, поединка просит.

Беда заулыбался резаным ртом, обрадовался. Понял, что прощает его киян, волчий выбор дает — или умереть, или славу себе стяжать.