Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - [109]
Внедрение менеджериальных практик в процесс воспроизводства человеческого капитала приводит к удвоению реальности, к взаимодействию со статистикой вместо взаимодействия с реальными людьми и их умениями. В текущей ситуации обнадеживающим обстоятельством остается способность общества генерировать социальные связи, восстанавливающие разрывы за счет механизмов социального участия, конструировать нейтрализующие отчуждение сети доверия. Одним из инструментов такого участия является экспертиза с участием «человека с улицы», прямо заинтересованного в том, чтобы важные вопросы, напрямую задевающие его, решались им совместно с чиновниками и учеными. Формами такого участия становятся общественные советы при органах власти и общественные слушания, акции родителей и учителей, деятельная позиция организаций, представляющих их интересы, общественная активность ученых и всех заинтересованных субъектов, обладающих ответственностью и необходимыми компетенциями. Участие в управлении общественности, в том числе родителей и педагогов, является инновационным элементом общественной жизни в подлинном смысле этого слова.
Михаил Пискунов, Тимофей Раков[444]. «Миф основания» новосибирского академгородка и public history истории науки[445]
Российское научное сообщество находится под мощным давлением государства и рынка, полагающих его институты неэффективными и устаревшими. Бюрократия Министерства образования и науки РФ видит в структурах РАН и классических университетов по большей части ненужные препоны на пути превращения ученых в эффективных и зависимых от нее экспертов. Тяжелая реформа РАН 2013 года, быстрая отставка ее президента В. Фортова, скандал с диссертацией В. Мединского показывают точки напряжения между современным российским государством и научным сообществом.
Опосредованно неудачи Академии связаны в том числе с ее проблемной репрезентацией посредством определенным образом структурированного нарратива. Этот нарратив с неизбежностью должен охватывать образ и место ученых и научных институтов в современной России, какое-то отношение к прошлому – прежде всего к советскому – и обоснование преемственности или разрыва с этим прошлым. Как мы полагаем, современный нарратив науки в России о самой себе в основном строится вокруг парадных сюжетов. В тексте статьи мы хотим проблематизировать некоторые парадные мифы мемуарной традиции новосибирского Академгородка (миф основания, искажение городского пространства и роль политики) и порассуждать о том, как вообще можно создавать историю такого сложного общественного субъекта, как ученые, какие проблемы в себе таит эта работа.
Парадная, или «наивная», история науки строится вокруг внутренних сюжетов – наука предстает клубом, в котором мужи, движимые чистой жаждой познания, осуществляют свой нелегкий путь к истине. В современном варианте советской истории науки зачастую добавляется верность ученого чистой науке вопреки давлению партийно-государственного аппарата. Характерным примером здесь является, пожалуй, самый популярный сюжет истории науки советского периода – лысенковщина[446]. Такой нарратив игнорирует любые проблемы устройства сообщества: его гетерогенность, исключение каких-либо групп по классовому, гендерному или этническому признаку. Наука в таком изводе выглядит как история «генералов» и «отцов-основателей». Несмотря на то что известная работа экстерналиста Томаса Куна[447] о научных парадигмах и роли внешних факторов в их сменах вышла более чем полвека назад, идеология научного сообщества продолжает воспроизводить образцы XVIII–XIX веков.
В то же время «большие» социальные науки последние десятилетия демонстрируют иной подход к общественному устройству, который стремится дать голоса слабым и угнетенным. Здесь и проект «Народной истории США» Г. Зинна, и внимание историков к «маленькому человеку» и его повседневному миру[448], и гендерная история, возвращающая женщин как исторических субъектов[449]. Изучение науки в этом плане является проблематичным из-за сопротивления материала: ученые, претендующие на субъектность, не хотят оказаться в позиции объекта чьего-то постороннего взгляда, и одновременно с этим они активно производят свою версию истории науки. Деконструкция этой истории возможна через активное обращение к эго-документам, которые при должном к ним внимании демонстрируют полифонию в восприятии и переживании тех или иных значимых для научного сообщества событиях.
Подобная деконструкция представляется более оправданной и продуктивной не в рамках истории одного научного института, университета или научной школы, а в масштабе существующего большого городского сообщества ученых. Уже появилась историография, работающая с пространством научных городов, а также пересечением устройства науки и социальных проблем[450]. Новосибирский Академгородок представляет как раз пространство концентрации и производства научного знания и производства литературы вокруг этого пространства. Его главный миф[451] – это миф основания и, соответственно, миф об «отцах-основателях», о нескольких выдающихся академиках, положивших начало Академгородку. Мемуарная литература и часть историографии
