Пути и перепутья - [82]

— Что вы, Александр Алексеевич. Объявлено же: «Наша!»

— А слова?

— На-ши! Не чьи-нибудь отдельно, а общие.

— Но руководишь-то ты?

— Ничего подобного! Спросите ребят. У нас все сообща…

Олег — он стоял в сторонке и просто-напросто пожирал рабочего взглядом — шепнул мне:

— Это Топорков, Надин отец… Узнаешь? Он тут у них предцехкома.

Из-за отца Нади Олег и спрятал еще глубже свои чувства к девушке. Топоркова, как лучшего строгальщика завода, многостаночника, наградили к юбилею завода орденом Ленина.

Орденоносцев тогда в городе знали по именам. Их было немного. Три ветерана гражданской войны, один участник боев у озера Хасан, другой — на монгольской границе, у Халхин-Гола, да еще начальник местного аэроклуба — он помогал в спасении челюскинцев. Когда завод награждали орденом Ленина, к ним прибавилось сразу тридцать человек, но высшей наградой, кроме директора Прохорова, был отмечен только Александр Алексеевич Топорков.

Топорков выступал в нашей школе, рассказывал о себе и о том, как принимал их в Кремле Михаил Иванович Калинин. Держался Надин отец перед нами просто, улыбчиво, всем понравился. Но Олег после этого вечера заявил мне:

— С Надей — все! Раньше не сумел поговорить, а теперь — ни за что! Еще подумает, что из-за отца набиваюсь.

Топорков написал заметку об оркестре в городскую газету и сообщил, что их цеховой комитет единогласно решил подарить оркестру новый барабан, медные тарелки и другие музыкальные инструменты.

На чащу директрису, видно, подействовала приписка к подписи — «орденоносец». Чечулина сразу вызвала оркестр к себе в кабинет.

— Чего же вы? — напустилась как ни в чем не бывало. — Где-то выступаете, такие люди о вас пишут, а своей школой брезгуете. Когда назначим концерт?

Сразить Олимпиаду могло и упоминание газеты о том, что сам директор завода Прохоров с похвалой отозвался об оркестре и сопровождал нас в экскурсии по заводу.

Было это, правда, не совсем так, газета допустила неточность — Прохоров появился в цехе уже после концерта, хотя и застал оркестрантов еще на сцене. А сказал он буквально следующее:

— Так это вас за ошибки по русскому в недоумки зачислили когда-то? Эва, как повырастали все! Молодцы! Спасибо за приятный сюрприз. Просим выступить и в других цехах.

Директор был явно растроган, обернулся к кому-то из сопровождавших его инженеров:

— Сюрпризом на сюрприз придется, а?.. Мы ведь, ребята, тоже не топтались на месте. Пойдемте, кое-что покажу…

Миновав вслед за быстро шагавшим Прохоровым долгие пролеты механического цеха, мы оказались в цехе паровозной сборки — перед длинной шеренгой монтажных площадок.

На одну из них выкатывали колесные пары — с «тележки» начиналась сборка. На другой покрывали теплоизоляцией мощный котел. Дальше громоздились уже почти собранные паровозы, готовые к перекатке в контрольно-сдаточный цех под окраску и последнюю проверку, а оттуда и за ворота завода, где каждый из них, уже снабженный собственным номером, хоть часок, но покрасуется на прощание с городом в сквере перед главной конторой. К серийным машинам горожане быстро привыкали и поглядывали на них лишь мельком, но каждую новую марку сходились рассматривать и стар и млад. Всегда ходили и мы, поэтому не были озадачены, когда директор спросил:

— А наш экзамен осилите? На какие колеса теперь Россия ставится? Это какой паровоз? А это?

Даже и в «неодетом», полусобранном виде мы без труда узнавали и мощный ИС (Иосиф Сталин), и его скоростного собрата с формулой колес 2-3-2, названного «Красной стрелой». Узнавали сочлененный паровоз — для извилистых, трудных дорог; и с тендером-конденсатором — для пустынь и безводных степей. Но когда в конце длинной шеренги локомотивов директор остановил нас перед машиной без присущих паровозам округлых форм, без котла, а стоящей на «тележке» тяжелым ящиком, полным сложной механики, отгадки он не потребовал, а сам сказал:

— Вот вам и сюрприз — первыми из посторонних видите! О нем и в наркомате лишь понаслышке знают. Вернее, разговор мы там открыто поднимали, что пора паровозы менять тепловозами. Ведь КПД у паровозов какой? Больше половины угля в нем сжигается зазря, в трубу вылетает… Да над нами в Москве посмеялись: «Рано! Докажите сначала, что способны от машин пятого-седьмого класса точности перейти на второй и третий…» Вот мы сверх плана, потихоньку и доказываем — к концу года тепловоз сдадим на обкатку… Мал, да удал — любой паровоз перетянет!

— А вы нам еще сюрприз не покажете? — вдруг бесцеремонно спросил Зажигин. — Тот, что ревет по ночам и спать не дает?

Весь город через рабочих уже знал, что на заводе без лишнего шума построили и несколько новых больших цехов, принимать которые будто бы приезжали члены правительства, что производят там мощные дизели для Военно-морского флота — они при обкатке и ревут частенько ночами. Ночью их куда надо и отправляют. Но разговоры об этом велись вполголоса, доверительно. Поэтому директор и покачал укоризненно головой на вопрос Зажигина:

— Не слыхал о таких сюрпризах, а по ночам сплю спокойно, чего и вам желаю.

Намек он, разумеется, понял — неспроста сказал:

— У наркомата важный резон держаться пока за паровозы. Они на воде да угле живут, дорогого жидкого топлива не просят. Случись война, оно все танкам да самолетам пойдет. А паровозик и без него побежит. — И закончил Прохоров совсем сердито: — Чем небылицы сочинять, вы походите лучше по заводу, посмотрите, каким стал!