Пути и перепутья - [83]
На запретные цеха мы лишь покосились издали, а вскоре и вовсе забыли о них. Главный технолог завода по просьбе директора провел нас по всей технологической цепочке — от копрового цеха, где готовили для переплавки металлолом, до отдела сбыта готовой продукции. А ею были не одни паровозы.
— Только на моем веку завод производил почти все, — авторитетно сказал наш провожатый. — От патефонных иголок до чугунных мостов через реки, от кастрюль до самых сложных машин. И сделает все, что потребуют, — и танк, и пушку, и бронепоезд. Мы ко всему готовы.
По пути домой я вспоминал, как бесформенный металлолом переплавляется в сталь и неостывшими слитками идет по эстакаде в кузницу — под прессы и молоты, в вальцовку, чтобы вытянуться в прутья, пригодные для тысяч мелких деталей; металл, на моих глазах пройдя через множество различных станков, превращается то в трактор (и их завод выпускал), то в катер или оборудование для мощных доменных печей. Завод на этот раз изумил меня.
— Силища! — прервал молчание Олег.
— Ты о заводе? — спросил я, радуясь совпадению впечатлений.
— Нет, о людях, — возразил он. — Какой заводище создали!
Возможно, на Чечулину эта сила вся вместе и подействовала. Как бы там ни было, но наш оркестр зажил вовсю.
Липа Березовна раскошелилась на новые инструменты, разрешила репетировать в любое время и даже по выходным дням. Оркестр быстро наиграл репертуар для солидного концерта и, как единственный на все школы, был нарасхват: выступал в цехах завода, в ближних колхозах, в школах, перед избирателями и даже перед врачами городского противотуберкулезного диспансера.
В оркестре по-прежнему не было дирижера. Володька старательно держался в тени. Но оркестр приобрел такой вес, что уже начал дирижировать и школьной жизнью. Свои идеи ребята сначала несли в оркестр: «Сходите к Липе Березовне, вам она не откажет».
Олег приходил на все репетиции, помогал Володьке утихомиривать страсти, ибо любая новая вещь рождалась у них в бесконечных спорах: каждый вылезал со своим мнением. В концертах Олег участвовал нечасто. Его избрали секретарем школьного комитета комсомола — приходилось вникать и в жизнь Осоавиахима, и в дела пионеров, и в соревнование между классами за лучшую успеваемость, и бегать день-деньской не только по школе, но и к шефам на завод, и в горком комсомола. А кроме того, он нажимал и на свою «программу-максимум»: изучал немецкий язык, историю партии, конспектировал работы Ленина. Наши с ним прогулки стали редкими. Мне казалось, что он не дает себе и минуты свободной, чтобы забыть о Наде. Только Володька ухитрялся находить щель в столь плотных Олеговых днях и проникать в нее со своими бесконечными затеями. Он регулярно «выжимал» из Олега стихи для новых песен и сумел подбить его еще на одно нашумевшее в городе дело.
Как-то после особенно удачного концерта Володька, совершенно расчувствованный, обнял Олега.
— Эх, Олег, если б не ты…
— При чем здесь я! — запротестовал Олег. — Я в оркестре — ноль!
— Ты — магнит!
— Брось!..
— Какая лунища-то, а? — перевел разговор Володька. — Совсем как в тот вечер…
— В какой? — удивился Олег.
— Эх! — Володька яростно поскреб затылок. — Если б вы ко мне сейчас заглянули, я бы… А, Олег? Надо! Если я очень попрошу? Ну хоть на минуточку!
— Пойдем!
Олег, видно, тоже был размягчен успехом, хотя отчего-то и хмурился. Володька по дороге косился на луну, будто боялся, что ее украдут, ускорял шаг.
Он привел нас в свою комнату, погасил свет и сел к пианино. В окно глядела луна.
— Представьте: так все и было, — тихо сказал Володька.
— Что именно? — удивился Олег.
— Тут, где я, — Шопен, где вы с Васькой — Делакруа, художник. Он тоже революционер, только в области цвета, ты знаешь, конечно.
— Хм…
— А там, у окна, Жорж Санд — представляешь? «Консуэло» читал?.. Света не зажигали. И Шопен импровизировал. Вот это… Вслушайтесь… «Что ты играешь?» — спросила Жорж Санд. «Я хочу передать лунный свет». Лунный свет! Ты понимаешь? Я вчера вновь представил эту картину, и сон долой! Представь нашу школьную сцену. Свет погашен. На сцене ты — подожди, не спорь! Рассказываешь о Шопене, а кто-нибудь в полутьме эту вещь играет… Сдохнут все от восторга.
— Хм! Может быть… Только не я… С меня и так всего хватит!
— Ты! Только ты! Твой голос до души достает. И вообще — ты умеешь увлекаться и увлекать. Вот увидишь, ты загоришься. А я дам тебе книги, поиграю побольше Шопена, чтоб лучше проникся. Эх!.. Сознаюсь! Я сам попробовал передать лунный свет. На слова Фета. Помнишь?
Нет, нет! После Шопена играть свое я не буду. А Шопен — идея не моя. Мать подсказала: провести вечер о западноевропейских композиторах-романтиках — Шопен, Шуман, Шуберт, Мендельсон, может быть, Вебер… Представляешь? В Германии — фашизм, жгут книги, душат культуру, а мы… Нет, ты не можешь отказаться! Мать предложила с этого вечера открыть искусствоведческое общество! Надо только начать. А дальше само покатится.
— Давай книги! — сказал в конце концов Олег.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.