Пути и перепутья - [26]

Олег, не глядя на меня, поднялся и уже неспешно двинулся дальше. К моему изумлению, впереди мелькнула серая лента реки — другой, впадающей в материнскую, — в ту, к излучине которой город подступал лишь самым дальним нашим поселком. На миг я увидел слияние этих рек. Мы попали на водораздел, на гребень одного из косогоров, за коими в наших местах часто и резко меняется пейзаж. За спиной блеснула куполом какая-то церквушка, над рекой впереди сдвинулись берега, и она пропала, а луг на той стороне сровнялся с высоким плато, по которому мы шагали сейчас с Олегом. Потом мы спустились в какую-то лощину, и все вообще исчезло — только голая земля волной бежала в гору. Там Олег вдруг повернулся ко мне — на лбу крупными капельками выступила испарина.

— Васька! — Влажная рука легла мне на плечо. — Тебе признаюсь — а ты никому. Понял?.. Я давно так решил, только напарника не было: все трепачи или, кроме себя, никого не понимают… Ты первый… Послушай! Только не перебивай!.. Я хочу драпануть из города совсем. И ты со мной — а? Тут не жизнь… Ну чего хорошего? Демонстрации только. Их люблю: как будто опять революция! А потом? Одно и то же изо дня в день. Школа, магазин, дров наколи, за водой сбегай. Как подумаю, что целые годы еще в школе коптиться, — тоска заедает. Бежать надо! Не перебивай! Как отца или мать послушаю — про революцию, про гражданскую войну, — ночи не сплю: все как наяву вижу. И досада берет: почему же нам ничего такого не осталось?.. Нет, осталось, Васька!.. Ты карту в школе видел? Флажки по всему миру растыканы — забастовки! Вот где мы нужны… Послушай! — Он крепче прижался ко мне. — У нас уже Советская власть. Тут и без нас обойдутся. А там?.. Все бедняки о такой власти мечтают, только не знают, с чего начать. Им только скажи: «Мы из СССР, пришли вам помочь». Соберется отряд — и восстание! Отдадим власть народу, а сами в другую страну, революцию делать. Я все обдумал, не перебивай…

Уж где там перебивать? Я и себя не помнил от той захватившей дух высоты, на которую залетел с Олегом. Со мной никто еще столь доверчиво не разговаривал. Это все и решило. Я без всяких вопросов принял детально разработанный Олегом план и уже на другой день отправился в школу один, объявив классу, что Олег искупался в реке и простыл. А он тем временем, уйдя вроде бы в школу, занялся сборами, чтобы потом нам встретиться в убежище на реке и домой возвратиться вместе.

Внезапная болезнь Олега никого особенно не удивила. Только Зажигин буркнул, что Пролеткин наверняка не купаться хотел, а топиться — все лучше, чем Цыпа живьем сожрет.

Урока Зарницыной я и боялся и ждал. Боялся, что откроется тайна. А ждал потому, что в душе желал, чтобы кто-нибудь, помимо меня, открыл ее: стоило остаться одному, без гипнотизирующей руки Олега на плече, как план побега повергал меня в ужас.

Но, к огорчению, если не к счастью, урока Зарницыной не состоялось, хотя в школе все ее видели — здоровой и веселой. А на другой день нас отпустили еще с двух ее уроков. Никто бы, конечно, о том не загрустил, не объяви Зажигин на весь класс:

— Цыпа нас учить отказалась. Говорит: «Чурбаки, мешком прибитые. Всех отправить в начальную школу, а еще лучше в дурдом». Клянусь, не вру! Тетя Таня-техничка проговорилась.

Отыскать старушонку ничего не стоило. По переменам она с медным звонком в руке застывала, как часовой, у дверей учительской напротив настенных часов, и на ее сморщенном, изжеванном годами личике светилась мудрость и важность сразу всех педагогов: она их видела-перевидела, блюдя с небывалой важностью тот же пост еще в царской гимназии! Ее сморщенную ручку ловил, здороваясь, сам патриарх наших учителей, математик Дед, когда-то строгий инспектор гимназии, а теперь холеный импозантный старик — наш классный руководитель. За ним и все учителя, то ли и впрямь из почтения, то ли по заведенной моде, изощрялись, как могли, в знаках внимания к тете Тане.

Степка Козел, конечно, того не разумел и подкатился к тете Тане, как к заурядной старушке, — моргая слезливыми глазами и потирая всегда побитые ягодицы.

— Э! Бабуся! Правду, что ль, врут про нас? Мол, не годимся учиться. Не того… — Он пальцем посверлил у виска.

Тетя Таня, не шелохнувшись, скосила на него бесцветные, почти без ресниц глаза и безошибочно определила:

— Шялопай…

— Ха! — гаркнул Зажигин. — А я про что? Все мы шалопаи и катись колбаской колеса смазывать или землю копать!

— Шялопай! — повторила тетя Таня и вдруг озлилась. — Иж гряжи в княжи? Ум жаимей, ущердие! А нет — не шуйша. Колеша шмажывай. Шама видала читради ваши — вше крашные: ошибка на ошибке, ошибкой погоняечь. По-рушшки говоричь не можете. Клара Петровна бедненькая жа головку шхвачилашь: ужаш! Тут вам не бажар — гимнажия!

— Пахнет! Пахнет! — толкнув Козла и зажав нос, заблажил Зажигин.

Тетя Таня взглянула на часы и сердито тряхнула звонком. Все, кроме нашего класса, отправились на урок, а я кинулся на условное место к Олегу.

— Та-ак! — протянул он, с двух слов схватив новость. — Вот это Цыпочка отчубучила! А что? И я бы так сделал! Попробуй научи чему-нибудь Козла. А наука — это… — Он вроде бы чуть-чуть призадумался, но тут же встряхнулся: — Кастрюльку сегодня ж сюда притащи и кухонный нож!..