Пути и маски - [20]

Существо прекратило терзать Турия и посмотрело на Тааль с лисьим прищуром. Один глаз у него чуть косил.

— Мои господа велели мне выследить кентавра-предателя, серого смутьяна из садалака Метей-Монта. Они ничего не говорили о птичках-майтэ, — новая голодная улыбка. — Но вы пойдёте со мной к моему племени — все трое. Или от второго укуса кентавр умрёт.

Тааль расправила крылья, удерживая разгневанную Гаудрун.

— Мы сделаем, как ты просишь, только оставь его в покое!

— Вот и славно, — спрыгнув со спины Турия, существо опять моментально обросло солнечно-жёлтым мехом и юркнуло вперёд, обнюхивая тропу — так быстро, что лапки едва касались земли.

— Мы должны следовать за ним, — севшим голосом сказала Тааль, снижаясь и зажимая крылом рану Турия. Она была неглубокой, но из борозд, оставленных зубами, продолжала сочиться кровь. Кентавр обессиленно кивнул.

— Я не понял ни звука из его лая, но верю тебе, Тааль-Шийи.

ГЛАВА V

Кезорре, Вианта

— Но они требуют места в Совете! Это неслыханно! Позор для страны!..

Эр Даола, возвысив голос, закашлялся и приложился к стакану с лимонной водой; это значительно снизило патетичность, на которую он рассчитывал. Ринцо устало вздохнул; ир [8] Пинто, сидевший с ним рядом, не скрываясь, фыркнул от смеха.

— Старый дурак, — произнёс он одними губами, прикрывая рот — как бы для зевка. Ринцо покачал головой: ему никогда не нравилось стремление ира Пинто позлословить, но он не мог не признать, что всякое заседание в присутствии эра Даолы превращается в балаган.

— Нам давно следует признать, что адепты Прародителя — сила, с которой нужно считаться, — сказал чар Энчио — старый, суровый и сумрачный, как замшелая скала. Он скорее восседал, чем сидел, на своём обычном месте за круглым ореховым столом — через несколько кресел от Ринцо. И ронял слова холодно, точно процеживая сквозь зубы. Глава одного из древнейших родов Кезорре, он не первое десятилетие был некоронованным королём. Ринцо его не любил, но, как и все, с уважением ловил каждое слово.

— Вы совершенно правы, — подобострастно пискнул коротышка чар Леро. Ринцо знал, что долги семье Энчио в последние годы окутали его, словно пурпурные шелка одеяния. Неудивительно, что он всегда согласен со стариком. — Большая часть мастеровых Вианты уже поклоняется Прародителю, а не Мудрейшей Велго. И простонародье их просто обожает. Не вижу катастрофы в том, чтобы выделить им пару мест…

— А Вы можете предсказать, к чему это приведёт? — зашипел эр Даола, нервно накручивая на палец полуседую бородку. — Вот я — нет! Так уж сложилось, что последователи этого мерзкого культа у нас в стране — отъявленные смутьяны и бунтовщики. Вы хоть раз слышали, какие разговоры ведутся меж ними?

— Не думаю, что Вы сами их слышали, — не выдержал ир Пинто, изучая свои холёные острые ногти. — Вы ведь предпочитаете занятия почище, чем бродить по ремесленным кварталам, не так ли, досточтимый? Позировать для портретов, например.

Кое-кто нерешительно засмеялся. Эр Даола покраснел и два-три раза открывал рот, чтобы ответить на дерзость, но так и не придумал ничего достаточно жестокого. Ринцо поморщился: он терпеть не мог, когда трепали имя Лауры, пусть даже в рамках относительно доброй шутки.

— Боюсь, это совершенно не относится к делу, — сухо сказал он. Ир Пинто покосился на него с лукавым прищуром: мол, надо же, изваяние заговорило… Лицо у него было не красивое, но живое и очень подвижное, ежеминутно с новым выражением. Впрочем, если отмести лишнюю язвительность и глупую манеру говорить с кем угодно, будто поучая детей, ир Пинто был довольно умным и приятным человеком. Ринцо всегда так считал.

Заседали они в главном зале Дворца Правителей — огромном, с круглым столом прямо в центре. Круг был призван символизировать равенство Правителей перед населением Кезорре и законом (пусть существует хотя бы в таком виде, а не только в воображении…). Пол из белого мрамора украшала искусная мозаика — огромные весы и растительные орнаменты. Стены слева от Ринцо не было — только ряд стройных колонн и длинный балкон за ними, выходящий прямо в сад. Для каждого зала материал колонн когда-то подбирался отдельно, и здесь они были нефритовыми, с тонкими зелёными прожилками — будто стебли громадных цветов. Создавая причудливый контраст, кусты рододендрона за ними цвели ядовито-розовым.

Девушки-служанки, почти бесшумно ступая в своих мягких сандалиях, появлялись время от времени, чтобы подлить Правителям воды с лимоном, а потом тихо исчезали. Где-то в глубине сада сладко пел соловей, воздух стоял маревом, и от жары тяжело было думать.

«Ещё пара часов», — напомнил себе Ринцо, бросив взгляд на большую старомодную клепсидру у входа. Пара часов — и можно будет вернуться домой, к Лауре. Как она там одна, без него, испуганная этой угрозой?…

Но пока он должен сидеть здесь, в неудобном кресле, как того требует Долг. И ещё около тридцати людей в этом зале мучаются, кряхтят, промокают лбы шёлковыми платками — во имя всё того же Долга. И каждый мечтает, наверное, о глотке доброго вина или кушетке, где можно распрямить спину.

Каждый — кроме, пожалуй, чара Энчио. Ринцо вообще иногда сомневался, что он человек, а не хитроумный механизм или глыба мрамора.