Пути Господни - [25]

Эмиграция людей часто не объединяет, а ожесточает и размежевывает. Первая эмиграция (как её принято называть) людей, выброшенных в пустоту и нищету, насчитывала сотни тысяч. Надо сказать, что эмиграция русская была разнообразна сословно, то есть были совсем простые и малообразованные люди, аристократия, интеллектуалы, писатели, художники, артисты, духовенство. Но почти все эти слои находились в бедственном материальном положении. Ведь русские люди бежали от пули, от большевистских расстрелов, пересекали страны (Сербия, Турция, Чехия, Германия, Франция…). По дороге если и удавалось хоть что‑то сохранить из своих сбережений и ценных вещей, всё тратилось и продавалось. Редко кто из прибывающих на Запад, мог заработать себе на жизнь своей настоящей специальностью, если таковая была. Расхожий образ русского эмигранта, кстати внедрённый советской пропагандой: русский князь — шофёр парижского такси. Были конечно и такие, но большинство из тех, кто знал иностранные языки (а в среде интеллигенции и аристократии их было большинство), всё‑таки устраивались гувернёрами в богатые дома, манекенщицами в Дома мод, снимались в кино, шли во французскую армию, поступали в Сорбонну и получали французские дипломы. Со временем жизнь устраивалась, кто‑то адаптировался, но многие попали в страшное бедственное положение, превращались в бездомных бродяг, спивались, сходили с ума…

Семья Скобцовых приехала из Сербии в Париж в январе 1924 года. Выезжали они из России в эмиграцию в 1920 году. В продолжении этого долгого пути, в Тифлисе, у них родился сын Юрий, а в Сербии в 1922 году родилась Настя.

В эмигрантской анкете, которую заполняла Елизавета Юрьевна, в строке профессия ею было написано «рисование». А у Даниила Ермолаевича, была специальность «политического лидера казачества» — так что профессией это было назвать трудно, но тем не менее он активно включился в общественную деятельность в среде казаков–эмигрантов в Париже. А для того, чтобы прокормить семью он устроился… шофёром такси. Семья с трудом сводила концы с концами, Елизавета Юрьевна зарабатывала росписью тканей, шитьём и изготовлением кукол, на этом она навсегда испортила себе зрение. Конкуренток у неё была масса, русские женщины в Париже были известны своим мастерством рукоделия и вышивки, платили за этот неблагодарный труд очень мало.

Личность Елизаветы Юрьевны настолько связана с эпохой в которой она выросла и воспиталась и, что о ней нельзя сказать будто она «человек на все времена», которому в наше время можно подражать во всём,. Мы можем восхищаться только её силе духа, смелости и даже безрассудности, с которой она кидалась в пропасть неизвестности ради нахождения и достижения истинного решения. В деле помощи ближнему, в милосердии, в строительстве домов для бедных и больных, открытии храмов сила её личности и вера в то, что она сумеет довести начатое до конца, заражала и её помощников. Она всё делала своими руками для своих приютов — и полы мыла, и стены возводила, и храмы расписывала, и пищу готовила… Судьба матери Марии во многом похожа на судьбу России 20–го века. Революция расколола страну и выбросила из России лучших её сынов и дочерей. Русские люди потеряли свою родину, веру в Бога и доброту к ближнему. Мать Мария среди этой безнадёжности душ и отчаянии сердец нашла силы спасать людей словом и делом.

Жизнь матери Марии состоит из трагических этапов и, я бы сказала даже — роковых — ударов, но и много раз ей спасительно везло. Вот и с началом своей второй жизни ей повезло — она оказалась в эмиграции в Париже. Воспитанная в России на немецкой и французской философии 19–го века, увлечённая левыми «прогрессивными» идеями, модными и распространёнными в то время настолько, что у многих в убеждениях и взглядах стиралась грань между христианством и коммунизмом (это произошло с Н. Бердяевым), потрясённая и не принявшая первую революцию, но увлечённая октябрьским восстанием, ставшая членом эсеровской партии и активно работающая при новых властях, Е. Ю. была одержима поиском идей справедливости на Земле. Кто из русских не был тогда затянут в этот омут и чем это обернулось для России, мы теперь знаем. Она была ученицей Серебрянного века, впитавшая идеи Вл. Соловьёва, свободу поэтического слова А. Блока, услышавшая раскаты грядущего Апокалипсиса в гражданской войне и, конечно, предчувствовавшая свой мученический конец. Во многих своих текстах, написанных живым, темпераментным (и, я бы сказала, горячим) языком, слышится её голос, оклик, призыв к нам оглянуться вокруг и задуматься о страшных грехах, бездне безбожия и Голгофе, на которую взошло человечество в 20–ом веке. Очень рано она почувствовала своё предназначение и судьбу и, как это бывает у святых, пророчила свою гибель! В Париже началась её вторая жизнь, но первая была богатым, неисчерпаемым источником. В парижской эмиграции она встретилась со своими единомышленниками и старыми друзьями. А жить без общения с близкими по духу людьми было просто невозможно, и как бы ни тяжела была рутинность и бедность, Елизавета Юрьевна шла по пути предначертанному. Вопреки всему она продолжала писать статьи, стихи, читать лекции и… учиться. Могу предположить, что творчество было для неё как молитва и спасение в самые трудные моменты жизни. Даже в лагере, в нечеловеческих условиях, больная и, конечно, знавшая о своей предстоящей смерти, мать Мария продолжала творить.