Пути-дороги - [96]

Первыми двинулись санитарные повозки. Село подковой опоясывал лес: с одной стороны — густой молодой ельник, с другой — старый строевой лес. Мы двинулись по направлению к ельнику. Последние повозки колонны не успели еще въехать в ельник, как над селом появились немецкие бомбардировщики — девять машин, по три самолета в каждом звене. На село посыпались бомбы, послышались разрывы, начались пожары. Горели дома, сараи, хлева. Перепуганные жители сновали по дворам, стараясь спасти скот. Как только бомбардировщики улетели, нам приказали оказать помощь местному населению. Бороться с огнем мы не могли и потому старались спасти то, что еще не успело загореться. Однако местные жители никак не хотели бросать свои горящие дома, рвались в них, чтобы спасти имущество, и их самих приходилось спасать от грозящей им смерти. Пожар полыхал всю ночь, а дым от пожарищ стоял над селом еще несколько дней.

Лес заполнился мужчинами, женщинами, детьми. Женщины тут же доили привязанных к деревьям коров. Пожар уничтожил полдеревии, однако, несмотря ни на что, мы не покинули этот район. Судя по всему, противник понимал всю важность переправы и потому решил занять село или хотя бы взять его под контроль.

Странное сложилось положение: ночью село контролировали мы, днем — гитлеровцы. Как только темнело, наш отряд входил в село и останавливался на ночлег, выставив усиленное охранение. Ночевали мы в уцелевших от пожара домах. Как только начинало светать, снова уходили в лес, где все время находились в боевой готовности. Свои повозки мы тщательно замаскировали, а вокруг лагеря выставили усиленное охранение.

Продовольствие у нас было на исходе, поэтому каждый старался как-то пополнить запасы. Мы утоляли голод мочеными яблоками, найденными в подвалах брошенных домов.

Однажды мы с Пиштой Ковачем отважились зайти на ближайшую к нам улицу, где осталось много уцелевших во время пожара домов. Мы заглядывали в пустые кухни, шарили по полкам и чугункам, но ничего съестного не нашли. В одном из дворов мы увидели одинокого гуся, который, видимо, был голоден и искал себе пищу. Глаза у Ковача сразу же загорелись.

— Давай-ка сварим этого гуся! На весь взвод хватит! — предложил Пишта.

Я не возражал. Поймать гуся оказалось не так-то просто, но мы все-таки сделали это.

— Но в чем мы его сварим? Для этого нужна большая кастрюля.

В конце концов нашли огромный чугунок. Ощипали птицу, разрезали на куски. Где-то нашли даже морковку и лук. Пишта Ковач, вспомнив старые добрые времена, начал рассказывать о том, какие чудесные кушанья можно приготовить из гуся. Сейчас он решил сварить суп, главным компонентом которого будет гусятина.

— Хороший супец будет! — хвастался Пишта.

Однако в тот день нам не удалось доварить гуся до конца, так как за нами пришли из отряда. Ничего не оставалось, как отложить свое занятие на следующий день.

— Давай так спрячем чугунок, чтобы его не нашли фрицы, — предложил мне Ковач.

И мы спрятали чугунок.

На следующий день Ковач незаметно пробрался в дом, чтобы доварить гуся. Но через два часа его послали в охранение, так как командир взвода не смог оценить его поварских способностей. Поскольку Даниельчука тяжело ранили во время бомбежки, взводным был назначен новый партизан, здоровенный неразговорчивый детина, постоянно подгонявший нас словами «бегом!» и «быстро!».

За глаза мы не называли его иначе, как Бегом.

Меня тоже очень часто назначали в охранение. В лесу было тихо, поскольку мы не шевелились без особой необходимости, и самолет-разведчик, летавший над лесом, никак не мог нас обнаружить. Охранение тщательно маскировалось. Но в любую минуту можно было ожидать нападения крупных сил противника, так как, вопреки обычным правилам, партизаны находились на одном месте десять дней, а за это время противник мог собраться с силами.

Наступил конец марта. По ночам было еще свежо, зато днем на солнышке я охотно подставлял его желанным лучам свою заросшую щетиной физиономию. Так однажды я сидел, греясь на солнышке, и вдруг услышал за своей спиной чьи-то осторожные шаги. Выглянул из своего укрытия, находившегося между корней огромного поваленного дерева. Ко мне приближалась тоненькая стройная фигурка. Ева!

Я тихонечко свистнул. Она вздрогнула, осмотрелась, но не заметила меня, потому что я спрятался. Когда же она наконец увидела меня, по лицу ее разлилась радость. Она быстро подбежала ко мне и присела рядышком. Мы оба спрятались. У меня возникло такое чувство, что я за один этот миг способен пройти пешком несколько тысяч километров.

На следующий день — было это 22 марта — наш командир взвода Бегом собрал нас всех вместе. Не хватало только одного Пишты Ковача.

— А где Ковач? — спросил меня взводный. Уже по его тону я почувствовал, что у командира плохое настроение.

— Не знаю, — ответил я ему, потому что действительно не знал, где Ковач, хотя догадывался, что тот, по-видимому, не отказался от желания доварить гуся, мясо которого почему-то никак не становилось мягче.

Взводный выругался, пригрозил, что покажет этому Ковачу, а затем отдал приказ выступать.

По лесной дороге пошли мы через строевой лес. День был теплый. Мы расстегнули полушубки, а шапки сдвинули на затылок. Шли медленно, как на прогулке.