Путевые впечатления. Юг Франции - [41]

Однако вскоре эти крепостные стены стали слишком тесными для города, и его жители пробили их с двух сторон, после чего дома, храмы и дворцы, замки выросли на юге — на той земле, где сегодня располагается равнина Иглы, и на севере — там, где теперь стоят Сент-Коломб и Сен-Ромен. В это время через Рону был перекинут мост, связывавший предместья и город; окрестные холмы покрылись богатыми виллами, придававшими городу сходство с огромным амфитеатром; повсюду, словно из-под земли, вырастали чудеса архитектуры, а по берегам Роны по собственной прихоти причудливо сбегали вниз и поднимались вверх вольные луга. Именно тогда город стал называться красавцем Вьенном; Цезарь дал ему герб — орлицу, а Август сделал его столицей Римской империи в Галлии.

От этой второй цивилизации еще уцелели часть укреплений, античный храм, великолепно сохранившаяся пирамида Септимия Севера и башня Пилата, готовая вот-вот обрушиться в Рону.

В конце четвертого века в этот полностью языческий город вступил человек, один и без оружия, но несший с собой слово Христово, и это слово делало его могущественнее любого императора с его войском. Пантеон, благодаря которому север города находился под покровительством всех богов, казалось тотчас же рухнул, как если бы какое-нибудь землетрясение сорвало этих богов с их пьедесталов, и на месте, где он стоял, был воздвигнут собор, посвященный святому Стефану, первомученику Церкви.

С этого времени Вьенн приобрел новый облик, и для города началась новая эпоха: христианская цивилизация, которой предстояло ярче всего воплотиться в святом Людовике, пустила свои первые корни в расщелинах языческих зданий. В это время первые короли Бургундии возвели свой замок на месте императорского дворца; над форумом поднялась квадратная башня; церковь святого Георга и собор святого Маврикия выросли как из-под земли; город спустился с холмов и приблизился к Роне. В его гербе золотой орел с расправленными крыльями уступил место зеленому вязу с золотой чашей, увенчанному серебряной просвирой, в ознаменование того, что бургундские короли вершили суд под такого рода деревом, и в память о соборе 1311 года, на котором был учрежден праздник Тела Господня, — так красавец Вьенн стал святым Вьенном.

Обладавший привилегиями город сохранил это имя вплоть до конца предыдущего века, но, после того как он был обезображен бароном дез'Адре, изувечившим собор, лишен своих крепостных стен кардиналом де Ришелье, взорвавшим замок Лабати, истоптан вдоль и поперек драгунами Людовика XIV и предан забвению Людовиком XV и Людовиком XVI, — Вьенн, хранивший память о днях своего процветания, горячо откликнулся на духовное перерождение народа. В отличие от Лиона, вставшего на сторону королевской власти, Вьенн проникся республиканскими воззрениями; спутав религию с королевской властью, он отрекся от своего благочестивого герба и надел на свою пирамиду красный колпак; святой Вьенн исчез, уступив место Вьенну-патриоту.

Сегодня главный город аллоброгов, наместник Римской империи в Галлии, столица двух бургундских королевств, представляет собой всего лишь второразрядный город со скверно построенными домами и кривыми грязными улочками. Мы долго искали, с какой стороны он выглядит самым живописным образом. В конце концов, взобравшись на холм, на вершине которого высились руины замка Лабати, сквозь расщелины в его старых стенах мы разглядели значительную часть города, стоящую на обеих сторонах реки Жер, зеленоватого пенистого потока, вьющегося змеей между домами, посреди крыш которых, словно Левиафан по морским волнам, плывет тяжелая громада собора святого Маврикия; затем мы увидели ажурный подвесной мост, подобно ленте связывающий Вьенн и Сент-Коломб, дитя и родителя, — такой легкий, что он казался канатом, протянутым с одного берега реки на другой, в то время как стоящая под ним разрушенная опора старого римского моста высовывала свою голову из воды и с явным удивлением взирала на своего изящного преемника; наконец, на южной оконечности города виднелась острая пирамида — одни считают ее срединной точкой античного города, а другие полагают, что это кенотаф Септимия Севера. Время для того, чтобы полюбоваться пейзажем, было выбрано нами весьма удачно. На первом плане был виден город, окутанный клубами черного и белого дыма, на втором — Рона, сверкавшая, словно она катила волны расплавленного серебра, а на горизонте, залитые лучами заходящего солнца, исчезали из виду вершины гор, приобретая нежную желтую окраску, дававшую нам понять, что в той стороне находится юг. Сразу же было ясно, что ни с какого другого места нам не удалось бы охватить взглядом столь полную картину, и потому мы с Жаденом тотчас же принялись за дело: Жаден начал рисовать, а я — выискивать у Шорье, Шнейдера и Мерме исторические сведения, только что мною приведенные.

Спустившись с этой удобной для обзора возвышенности, прозванной жителями Вьенна горой Соломона вследствие искажения двух латинских слов salutis mons[22], мы направились в местный музей, который вот-вот должен был закрыться. К счастью, нам удалось отыскать хранителя музея, г-на Делорма, и он с радушием и гостеприимством, какие можно встретить лишь в провинции, не только разрешил нам продлить наше посещение сверх положенного часа, но и пожелал стать нашим экскурсоводом и лично показать нам свою прекрасную коллекцию древностей. Впрочем, сколь ни любопытны были античные обломки, собранные в этом древнем храме, который служил теперь музеем, первое, что привлекло мое внимание, был недавний портрет некоего молодого человека, чье лицо показалось мне знакомым. Однако, поскольку мне так и не удалось вспомнить, кто это, я обратился с вопросом к г-ну Делорму, и он мне ответил, что это Пиша.