Путевые впечатления. В России. (Часть вторая) - [24]

— Сударыня, кротость — черта характера людей, приносимых в жертву: тайные козни и скрытое желание мести недостойны ни вашего положения, ни вашего ума;

поскольку большинство людей слабы, люди решительные всегда внушают почтение. Перестав стеснять себя, открыто заявив о тех, кто удостоен вашей благосклонности, и дав понять, что сочтете за оскорбление все, что против вас предпримут, вы будете жить по своей воле.

И он закончил свое наставление, сообщив великой княгине, что в тот же вечер представит ей молодого поляка по имени Понятовский.

Этот молодой поляк был близким другом сэра Уильямса, и, так как он был чрезвычайно красив, а сэр Уильямс крайне развратен, по поводу их связи ходили слухи, не делавшие чести ни тому, ни другому.

Пока что Станислав — таково было имя друга сэра Уильямса — исполнял обязанности секретаря посольства.

В тот же вечер он был представлен Екатерине. Посол воспользовался своими дипломатическими привилегиями: невозможно было, не оскорбив его, отказать ему в приеме у великой княгини.

На следующий день великая княгиня встретилась с очаровательным секретарем посольства в доме у английского консула г-на Ронгтона, куда она явилась переодетой в мужской костюм.

Покой любовников охранял сэр Уильямс.

Как видно, сэр Уильямс полагал круг своих обязанностей как посла чрезвычайно широким и ничем не пренебрегал во имя того, чтобы у Англии, если и не в настоящем, то хотя бы в будущем, появились с его помощью новые друзья.

На следующий день Станислав Понятовский уехал в Варшаву, и, чтобы по его возвращении с ним не поступили так, как с Салтыковым, он вернулся в Санкт-Петербург в звании посланника Польши.

С этого времени он стал неприкосновенен.

Вернемся к великому князю Петру; внимание, которое мы уделили великой княгине, вынудило нас несколько пренебречь ее мужем, хотя о его физических особенностях речь все же шла.

Мы намереваемся исправить теперь эту ошибку, попытавшись дать представление о его положении как государя, о его воспитании и о его характере.

Уже в раннем детстве он стал государем Гольштейна, но, поскольку в нем соединилась кровь Карла XII и Петра I, ему довелось одновременно оказаться королем Швеции, избранным парламентом, и быть призванным царицей к наследованию престола России.

Избрав Россию, он тем самым возложил корону Швеции на голову своему дяде.

Два столетия трудились, чтобы вознести этого человека на такую высоту, но, по воле случая, а вернее, по тайной воле Провидения, подготовлявшего для России царствование Екатерины, он не был создан достойным этого.

Что же касается его характера, являвшего два совершенно противоположных лика, то он сложился под воздействием воспитания, полученного ребенком. Воспитание это было доверено двум наставникам, людям весьма достойным, но, к несчастью, пытавшимся слепить из герцога, словно из теста, великого человека. Вот почему, когда дело коснулось того, чтобы отправить его в Россию, где считалось, что ей и всей царской династии достаточно одного Петра I в качестве великого человека, подростка вырвали из рук его первых воспитателей и окружили самыми ничтожными из придворных Елизаветы. Отсюда — его порывы к великим свершениям, порывы, которые из-за недостатка у него духа претворялись в низменные поступки и недостойные дела. Петр III стремился достичь высочайших сфер, но ничтожность собственной натуры позволяла ему походить на героев, которых он взял себе за образец, лишь слабостями и ребячествами, какими они обладали.

Поскольку Петр I прошел через все воинские чины, Петр III решил последовать его примеру, но, вместо того чтобы дослужиться до генерал-аншефа, как его дед, остановился на чине капрала.

Он питал страсть к строевым учениям на прусский манер. Мы отмечали, что он был увлечен этим даже в минуты самых нежных свиданий с великой княгиней. Чтобы не вызывать недовольства старых русских полков, сохранивших верность традициям Петра I, молодому великому князю, помимо оловянных солдатиков и деревянных пушек, которыми он развлекался по вечерам, отдали в полное распоряжение несчастных голынтейн-ских солдат, чьим государем он был. Его фигура, нелепая от природы, становилась еще более смехотворной, когда на нем был мундир Фридриха II, короля, которому он во всем преувеличенно подражал. Его гетры, с которыми, по утверждению Екатерины, он не расставался даже ночью, затрудняли ему движение в коленях и заставляли его ходить и сидеть не сгибаясь, отчего он становился похожим на оловянных солдатиков, которые, после солдат из плоти и крови, служили главным его развлечением. Огромная шляпа, причудливо заломленная, закрывала маленькое некрасивое лицо, наделенное довольно живым выражением, порой даже хитрым, как у тех обезьян, самые прихотливые гримасы которых он, казалось, изучал, чтобы потом их воспроизводить.

Добавьте ко всему этому еще и распространившийся слух о мужском бессилии великого князя, слух, который ни рождение Павла, ни открытый фавор мадемуазель Воронцовой не могли рассеять в сознании людей, не посвященных в те хирургические тайны, какие я приоткрыл моим читателям.

На первый взгляд можно было подумать, что подобный человек должен был предоставить жене полную свободу действий: ведь она позволяла ему делать все что угодно!