Путевые впечатления. В России. (Часть вторая) - [2]

— Конечно, если вы сумеете внушить им доверие и дадите слово нигде не называть их имен.

— А когда это будет?

— Послезавтра ко мне должен прийти исправник из большой казенной деревни, граничащей с моим имением. Мы его как следует напоим, вино развяжет ему язык, и я оставлю вас вдвоем, под тем предлогом, что у меня встреча в клубе. Тут уж ваша забота — заставить его говорить.

Через день я получил от своего друга приглашение к обеду. Когда я пришел, исправник был уже там.

Я тщательно рассчитал количество кюммеля, шато-икема и шампанского так, чтобы язык у этого человека развязался, но не стал заплетаться.

Я перестал наливать ему как раз вовремя. Мой друг оставил нас, и я начал расспрашивать своего собеседника; он два-три раза вздохнул, а затем печальным тоном произнес:

— Ах, братец, времена сильно изменились, все стало не так просто, как было прежде. Крестьяне стали хитрее, и тем, кто, к несчастью, должен иметь с ними дело, приходится трудновато.

— Расскажите мне об этом, голубчик, — сказал я, — и вы найдете во мне человека, настроенного посочувствовать вам.

— Ну так вот, прежде, многоуважаемый сударь, я служил в уездном городе, получал триста пятьдесят рублей ассигнациями (триста двадцать франков нашими деньгами), у меня была семья в пять человек, и я жил не хуже других, ибо в то время прекрасно понимали, что честный человек, который добросовестно служит своему правительству, должен пить и есть. Теперь все обстоит не так: приходится затягивать пояс. То, что происходит кругом, называют улучшениями, достопочтенный сударь, а я называю это святотатством.

— Что поделаешь, — откликнулся я, — эти чертовы философы породили либералов, либералы — республиканцев, а республиканцы — это борьба со злоупотреблениями, экономия, реформы, все эти мерзкие, дурно звучащие слова, которые я презираю так же, как вы, если не больше.

Мы сердечно пожали друг другу руки, как это делают люди, придерживающиеся одного и того же мнения.

С этой минуты мне стало понятно, что мой собеседник ничего не будет от меня утаивать.

— Я уже сказал вам, что служил в уездном городе; наша губерния была очень далеко от центра. Я называю центром Москву, потому что, как вы прекрасно понимаете, никогда не буду считать Санкт-Петербург столицей России. Нужно было только раз в год съездить в губернский город и привезти кое-какие подарки начальству, и тогда можно было весь год жить спокойно: нас не судили, не наказывали, никто не совал нос в наши счета, на нас полагались, и все шло чудесно. «Народ теперь меньше страдает», — говорят нам прогрессисты. Вот еще одно новое слово, почтеннейший сударь, которое пришлось придумать, потому что его не было в добром старом русском языке. «У чиновников теперь больше совести», — добавляют они. Ничего подобного, просто чиновники стали хитрее, вот и все, но чиновники всегда останутся чиновниками. Это правда, что мы залезаем в карман к крестьянам, но кто не грешен перед Богом и кто не виновен перед царем? Вот я спрашиваю вас: разве лучше не воровать и ничего не делать? Нет, деньги придают службе интерес. Прежде подчиненные и начальство жили как настоящие братья, и это ободряло нас. К примеру, если случалось, что кто-нибудь проигрывал в карты две или три тысячи рублей… Такое ведь может случиться с каждым, не так ли?

— Разумеется, за исключением тех, кто не играет.

— А что, по-вашему, делать в отдаленной губернии? Нужно же рассеяться, развлечься чем-нибудь! Ну так вот, если кому-нибудь из нас случалось проиграть две или три тысячи рублей, то ведь их нельзя было заплатить, получая триста пятьдесят рублей в год, не так ли?

— Очевидно.

— Ну что ж, мы шли к исправнику — я тогда был не исправником, а всего лишь простым становым — и говорили ему:

«Вот что с нами случилось, господин исправник, помогите нам, пожалуйста».

Тот сердился или делал вид, что сердится, и тогда мы ему говорили:

«Вы ведь понимаете, господин исправник, что мы просим помочь нам не даром: всякий труд заслуживает платы, и вы получите пятьсот рублей».

«Негодяи! — отвечал он. — Вы не знаете, на что потратить деньги, вы проводите жизнь в кабаках, пьете там и играете в карты, бездельники вы этакие».

«Мы не бездельники, — возражали мы, — и в доказательство этого, если вы соблаговолите дать нам приказ немедленно собрать подати, мы изыщем способ выгадать из них тысячу рублей для вас».

«И вы полагаете, — говорил исправник, — что за тысячу рублей я позволю вам обирать несчастных крестьян, бедняков, у которых нет ни гроша?»

«Ну, хорошо, господин исправник, — говорили мы, — пусть это будет полторы тысячи рублей, и не станем больше толковать об этом».

Попадались упорные, которые требовали до двух тысяч, и в конце концов приходилось уступать: за две тысячи рублей всегда можно было устроить свои дела. Исправник отдавал приказ немедленно взымать подати — немедленно, да за одно это слово можно было заплатить хоть четыре тысячи рублей.

— Как это?

— Сейчас увидите. Мы приезжали в деревню, собирали крестьян и говорили им:

«Понимаете, братцы, в чем дело? Нашему царю-батюшке нужны деньги, и он просит собрать не только недоимки, но и текущую подать; он говорит, что и так долго предоставлял вам, голубчикам, кредит, а теперь пора расплатиться».