Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2 - [9]

По целому часу он играл с ними и никогда не отпускал их от себя, не сделав им каких-нибудь подарков.

Дети, в свою очередь, привыкли к Шамилю и плакали, прощаясь с ним.

Что же касается Джемал-Эддина, то наш офицер не мог сообщить о нем никаких сведений. Джемал-Эддин был в то время пленником русских, и потому офицер не видел его.

Но мы, будьте уверены, увидим его, когда придет оче­редь рассказать о похищении и пленении грузинских княгинь.

XXIX. ДОРОГА ИЗ ШЕМАХИ В НУХУ

Как и было условлено накануне, ровно в полдень мы простились с нашим милейшим комендантом и его семейством.

Он снабдил нас конвоем из двенадцати человек под командой храбрейшего из своих есаулов — Нурмат- Мата.

Нурмат-Мат должен был сопровождать нас до Нухи. Лезгины уже начали боевые действия. Ходили разговоры о похищенном скоте и об уведенных в горы жителях рав­нины. Нурмат-Мат отвечал за нас своей головой.

Наш выезд из Шемахи, благодаря тому что впереди нас ехали два сокольника с соколами на руке, имел вполне средневековый облик, который доставил бы удо­вольствие всем еще оставшимся во Франции привержен­цам исторической школы 1830 года.

От Шемахи до Ахсу — Новой Шемахи — дорога несколько напоминает шоссейную, так что она не совсем уж скверная; кроме того, по обеим ее сторонам начинает появляться держи-дерево, то есть те знаменитые колючие кусты, противостоять которым способны одни лишь лезгинские сукна.

После Баку нам не встретилось ни одного дерева.

На дороге же из Шемахи мы снова увидели не только деревья, но и листву.

Воздух был теплый, небо чистое, а горизонт изуми­тельно голубого цвета. За полтора часа мы проехали два­дцать верст, отделявших нас от места охоты.

Мы узнали его издали. Два татарина ожидали нас, держа двух лошадей на поводу и трех собак на своре.

Вместе с ними нам предстояло принять участие в соко­линой охоте.

Мы вышли из экипажа, но, поскольку вдоль всей дороги на глазах у меня резвились зайцы, я прямым ходом бросился в колючие кустарники, решив начать охоту с пушных зверей и вынудив тем самым последовать за мной татарина с моей лошадью.

Муане поступил точно так же.

Не успев сделать и ста шагов, каждый из нас убил по зайцу.

Кроме того, я поднял стаю фазанов и проследил, куда она опустилась.

После этого, сев на коня, я подозвал к себе сокольни­ков.

Они тотчас примчались со своими собаками.

Я указал сокольникам место, где сели фазаны. Мы спустили собак со своры и поскакали туда же сами.

Подъехав к указанному мною месту, мы оказались прямо посреди стаи фазанов, взлетавших вокруг нас.

Сокольники спустили двух соколов.

Я двинулся вслед за одним, а Муане — за другим.

Стоило мне проехать двести шагов, как фазан, за кото­рым я следовал, оказался в когтях сокола.

Я подоспел вовремя, чтобы вырвать у него фазана еще живым. Это был великолепный петух, лишь слегка ранен­ный в голову.

Сокольник вытащил из кожаного мешка кусочек окро­вавленного мяса и дал его соколу, возмещая ему утрачен­ную добычу.

Птица была явно ограблена человеком, но, тем не менее, казалась совершенно довольной и готовой возоб­новить охоту на тех же условиях.

Мы вернулись к нашему конвою. Муане посчастливи­лось так же, как и мне, и он возвращался с прекрасным фазаном-петухом, еще живым, но пострадавшим больше, чем мой.

Петуху тотчас свернули шею и бросили в багажный ящик экипажа, рядом с двумя убитыми зайцами.

Затем, отыскав самый высокий пригорок, господству­ющий над всеми окрестностями, мы застыли на нем, словно две конные статуи, а двух наших сокольников отправили на поиски дичи.

Они поскакали с соколами на руке и сворой собак, рыскавших в кустах.

Наконец, взлетел один фазан; сокольник спустил на него своего сокола, но фазан ускользнул от погони.

Затем поднялся другой фазан, и на него кинулся вто­рой сокол. Фазан летел прямо на нас, как вдруг сокол, которому оставалось сделать три-четыре взмаха кры­льями, чтобы настигнуть добычу, рухнул прямо в кустар­ник, как если бы ружейный выстрел перебил ему оба крыла.

Я поднял глаза, чтобы отыскать причину этого внезап­ного падения. В ста метрах над моей головой пролетал огромный орел. Сокол заметил его и, считая себя, без сомнения, браконьером перед лицом столь могуществен­ного властелина, поспешил опуститься в кусты.

Орел спокойно продолжал свой полет, не проявляя к соколу никакого интереса.

Помчавшись к тому месту, где рухнул сокол, я с нема­лым трудом отыскал его; он спрятался в траве и весь дро­жал.

Я насильно вытащил его из укрытия, но лапы у него так судорожно сжались, что он не мог держаться ни на моей руке, ни на моем плече. Мне пришлось положить его на свою согнутую руку.

Он со страхом озирался по сторонам.

Но орел был уже далеко, и небо было пусто.

Подъехавший сокольник взял сокола с моей руки и успокоил его, но тот лишь спустя полчаса решился воз­обновить травлю упущенного им фазана.

Несмотря на это неожиданное происшествие, которое, позволив мне сделать весьма поучительные наблюдения, оказалось для меня скорее приятным, чем досадным, мы добыли в течение двух часов трех фазанов.

День клонился к вечеру, а нам оставалось проделать еще тридцать верст до Турианчая, где мы должны были заночевать; кроме того, впереди была огромная гора, на которую предстояло взобраться и с которой потом следо­вало спуститься, причем спускаться необходимо было при свете дня; так что мы прекратили охоту, вручили несколько рублей сокольникам и простились с ними, увозя с собой дневную добычу, обеспечившую нас про­визией на остальную часть пути.