Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию - [41]
Мы уехали оттуда в субботу рано утром по очень красивой насыпи вдоль реки[305], имея по обе стороны весьма плодородную, богатую хлебами равнину, где в полях тенистые деревья перемежаются виноградниками[306], а на дороге со всех сторон виднеются красивые загородные дома для отдохновения, и среди прочих принадлежащий роду Контарини, у ворот которого имеется надпись, что здесь, возвращаясь из Польши, останавливался король[307]. Мы приехали в Ка’ Фузину, где отобедали.
КА’ ФУЗИНА, двадцать миль. Это всего лишь постоялый двор, откуда по воде отправляются в Венецию[308]. На реке[309], по которой сюда прибывают всевозможные суда, устроены машины со шкивами, наподобие жерновов для выжимания масла, их крутят две лошади, и перетаскивают эти суда на деревянном поддоне при помощи всех этих колес под ним и над ним, и спускают их в канал, соединенный с морем, где и расположена Венеция[310]. Мы пообедали там и сели в гондолу, чтобы поужинать в Венеции.
ВЕНЕЦИЯ, пять миль. На следующий день, в воскресенье утром, г-н де Монтень увиделся с г-ном де Ферье, королевским послом, который радушно его принял, отвел к мессе и удержал у себя на обед. [Этому старцу уже за семьдесят пять лет, по каковому поводу он говорит, что в своем возрасте здоров и жизнерадостен; но в его манерах и речах есть что-то схоластическое, мало живости и остроумия, а его мнения о наших делах весьма очевидно склоняются к кальвинистским новшествам[311].]
В понедельник они с г-ном д’Эстисcаком снова отобедали там. Вот что из сказанного послом среди прочего показалось ему [т. е. г-ну де Монтеню] странным: дескать, он не завел в городе ни одного близкого знакомства, поелику у здешних людей нрав такой недоверчивый, что, если бы один из их дворян поговорил с ним хотя бы раза два, они сочли бы это подозрительным; а также то, что Венеция приносит Синьории сто пятьдесят тысяч экю ренты. Впрочем, редкости этого города достаточно известны. Он [г-н де Монтень] сказал, что нашел его не совсем таким, каким представлял себе, и чуть менее восхитительным. Он с крайним усердием осмотрел его со всеми особенностями. Местоположение, политическое устройство, Арсенал, площадь Св. Марка и толпы чужестранного люда показались ему самым примечательным[312].
В понедельник за ужином синьора Вероника Франко, венецианская благородная дама[313], прислала г-ну де Монтеню для ознакомления сочиненную ею книжечку писем[314]; он велел передать ей с тем же посыльным два экю[315].
Во вторник после обеда у него случилась колика, которая длилась два-три часа, не самая сильная из тех, что приходилось видеть, и до ужина у него вышли один за другим два больших камня.
Он [г-н де Монтень] не нашел у венецианских дам той хваленой красоты, которую им приписывают, даже если присмотреться к самым благородным из тех, что сделали это своим промыслом; но ему показалось более удивительным, нежели что-либо другое, весьма изрядное их количество – полторы сотни или около того[316], – и они тратятся на мебель и достойные принцесс платья, не имея другого дохода, кроме торговли собственными прелестями; и многие даже из тамошней знати имеют на своем содержании куртизанок – что всем и видимо, и ведомо.
Он нанимал для себя гондолу на день и ночь за два ливра, что составляет примерно семнадцать солей, больше ничего не платя гондольеру[317]. Продовольствие здесь так же дорого, как в Париже; но это вселенский город, где живут по лучшему счету, тем более что свита из слуг нам здесь была совершенно ни к чему, каждый ходил сам по себе; и расходы на платье были те же, да к тому же тут совершенно не нужна лошадь. В субботу, 12 ноября, мы отбыли оттуда утром и прибыли в Ка’ Фузину.
КА’ ФУЗИНА, пять миль, где за два экю наняли барку, в которой разместили и людей, и багаж. Г-н де Монтень привык опасаться воды[318], но, полагая, что его желудок тревожит только движение, хотел проверить, не будет ли ровное и однообразное течение этой реки (учитывая, что судно тянут лошади) тоже беспокоить его, однако, попробовав, нашел, что это не доставило ему никакой неприятности. На этой реке надо было пройти двое-трое ворот[319], которые закрываются и открываются для проплывающих. Мы добрались до Падуи.
ПАДУЯ, двадцать миль, где и заночевали. Здесь г-н де Казалис распрощался со всеми и остановился в пансионе за семь экю в месяц, с хорошим жилищем и обхождением. Он мог бы там нанять и лакея всего за пять экю; однако это самые лучшие пансионы, где есть хорошее общество, в частности сьер де Мийяк, сын г-на де Салиньяка[320]. У обоих не было слуг, кроме гостиничного лакея или горничных, которые занимаются обслуживанием; у каждого там была своя комната, весьма чистая. Огонь в комнатах и свечи им предоставлялись. Обхождение, как мы видели, очень хорошее. Тут живут задешево, по очень хорошей цене, которая, по моему мнению, и есть причина, по которой многие иностранцы здесь селятся, даже те, кто не учится здесь. Тут не принято разъезжать по городу на лошади и чтобы никто не сопровождал. В Германии я замечал, что там каждый носит шпагу на боку, вплоть до чернорабочих. Но в землях этой Синьории все наоборот, здесь ее никто не носит.
