Путеводитель колеблющихся по книге «Запад и Россия. Феноменология и смысл вражды» - [16]

Так что свой собственный проект человека был реализован и в России позапрошлого века, только в весьма особой и отличной от западного стереотипа, форме. В России не было ни философов, ни идеологов прогосударственного толка, как, к примеру, в Германии, Франции и Англии. В России все эти процессы осуществлялись при помощи художественного дискурса и через творчество великих литераторов и историков (Карамзина и Пушкина, прежде всего, в начале XIX века, когда происходило оформление культурного и цивилизационного концепта человека в России). Однако главное усилие было предпринято и реализовано Пушкиным. Мало того, что он обработал практически весь предшествующий художественный материал и рывком поднял русскую литературу на совершенно новый уровень, который сразу включил Россию в число народов с высочайшей культурой мирового уровня, но он показал творческий потенциал русских как одних из главных бенефициаров общечеловеческих эстетических побед. Это произошло молниеносно с историко-культурной точки зрения и настолько незаметно для европейской линии развития культуры и искусства, что осталось непонятым и неосвоенным западной мыслью вплоть до сегодняшнего дня.

Пределом понимания Пушкина в этой западной традиции, совсем не красящей ее истинные возможности, стала интерпретация Пушкина как наследника и второсортного подражателя европейскому романтизму и конкретно Байрону. Для западной мысли уже тогда была и сохраняется до сегодняшнего дня уникальная возможность сразу проникнуть не только в специфику сформировавшегося эстетического создания еще вчера варварского (по их мнению) народа, находящегося на окраине Европы, но и понять скорость совершения процессов самосознания этого народа в принципе, рассмотреть гигантские прыжки этой культуры (народа) вперед по им самим придуманным законам развития, столь непохожим на все, что понимал (и понимает до сих пор) Запад, – сделав всего лишь одно усилие – осознав феномен Пушкина для русской жизни.

Но мало того, осваивая Пушкина (в том числе понимая его как личность, конкретного русского человека, как опредмеченный концепт человека в его русской версии не только для начала XIX века, но и на все времена, и в этом отношении гениально был прав Гоголь, говоря о Пушкине как идеале русского человека, который явится России через «200 лет»), можно было бы Западу рассмотреть и приблизиться к осознанию способа мышления субъекта русской жизни. В этом случае Европа избежала бы многих исторических и ментальных ошибок, оценивая характер философствования, понимание истории, чувство патриотизма русских. Последний момент, представая в качестве предмета острых дискуссий внутри самой русской культуры, все же, по нашем мнению, существует в исторической практике народа в удивительно тонком виде и смысле – без излишнего пафоса и надрыва; русский человек видит и понимает недостатки и проблемы своей родины – но, скорбя о них, работая над их исправлениями в своей жизни, он не отказывается от основы, базы, своей онтологической опоры. Об этом вся русская литература.

Формирование человеческих субъектов немецкой, французской, итальянской, испанской жизни происходит в основном в период Возрождения, растянувшегося на целых три века, и им, разумеется, хватило времени и сил отточить и определить свои национальные концепты антропологического плана в их определенности и целостности. Потом уже их будет раскалывать атеизм, скепсис и убивающий живую душу индивидуализм, без которого и движение общества вперед, казалось, будет невозможно.

Очевидна экспансия Запада по отношению к России, проявлявшаяся на разным этапах их взаимоотношений, по разным историческим причинам, основаниям, но тенденция всегда была очевидной – освоить, покорить, приручить и пр. Проблема же России – это известный западоцентризм, который всегда был присущ части российской элиты. От голландцев времени Петра Великого, от франкофильства невиданного масштаба конца XVIII и начала XIX веков (под воздействием идей французского просвещения), когда на французском языке писала, думала, говорила русская аристократия, пока ее не отрезвил поход Бонапарта на Россию, до полного интеллектуального растворения в немецком философствовании, где особо губительным оказался интерес к идеям марксизма, – на протяжении последних двух веков мы видим эту – то скрытую, то откровенную привязанность России к своей европейской сестре.

В этом была и позитивная сторона. Объективности ради необходимо заметить – и мы в других местах основной работы это акцентируем и стараемся подчеркнуть, – что Россия многим обязана французской культуре и французскому языку. Задержавшись в своем развитии по сравнению с Европой, нащупывая свой путь в условиях наступившего Нового времени, русская культура эффективно использовала франкофонство, войдя через него, через тексты и идеи Вольтера, Руссо, Дидро в самую сердцевину дискуссий о развитии науки и искусства, о сути просвещения, о вере; получила прививку французской иронии и скепсиса (не окончательно, не совсем, но в меру). По существу, явление Пушкина как высшего достижения русской культуры начала XIX века, и как выяснилось несколько позднее, легшего в основание всей русской культуры, преобразовавшего русский язык, давшего ему начала философствования, которые дальше блистательно развили Толстой и Достоевский, связано напрямую с французским Просвещением. Смешно это опровергать. Да и французский язык своей точностью и лаконичностью определений немало способствовал модернизации русского литературного языка.