Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1 - [132]

Около 3 часов показалась рума-пасон Квала-Сомброн, сегодня, по случаю моего приезда, с развевающимся красным флагом. Место выбрано очень удобное. Я решил остаться переночевать здесь, так как люди устали, надо было переменить яло, я хотел нарисовать вид окрестности и к тому же, не евши ничего с утра, исключая бананов, кокосов и чая, был голоден.

Здесь я встретил очень образованного оран-утана, который сопровождал вышеупомянутого англичанина, охотника на слонов, из Бату-Пахат сюда. Я его спросил о языке; он сперва сказал, что у них другой язык, но не умел сказать мне ни одного слова не малайского.

[17] января. Спал очень хорошо и утром к чаю был встречен Ахматом, который вчера вечером, когда я спал, испек мне довольно вкусный пирог из саго и натертых кокосовых орехов. Не знал его кулинарных способностей. Нарисовал Касием, оран-утан, о котором уже говорил, и виды обеих рек — Кахан и Индау.

По берегу растет пояс панданусов. Холм Тина-Хабан изобилует свинцом, который уже один раз начинали разрабатывать.

Странное здесь положение женщины, одной среди стольких мужчин. Я думаю, в Европе это было бы невозможно, но ислам или старинные обычаи малайцев ограждают мужа от конкуренции.

Мохамед-Али, Касием и еще другие желают сопровождать меня в Пахан. Вообще замечаю, что европейцы здесь пользуются большим уважением и о них более высокого мнения, чем в голландских колониях, может быть, — вследствие разницы голландского и английского характера, может быть, потому, что европейцев здесь меньше знают.

Вчера мои люди были чересчур веселы, хохотали, громко кричали, так что я сказал Дюбусу, малайцу, который меня сопровождает в качестве главы людей, что я подобного шума не желаю; вследствие чего, когда я сошел в яло, люди очень притихли.

Хотя было шесть гребцов, мы подвигались вдвое медленнее, чем когда спускались по реке, имея только троих. Я решил остаться ночевать в пустой хижине, которую заметил на пути из Лундана в Индау. Мы достигли ее только с наступлением темноты, но лунный свет был совершенно достаточен, чтобы поужинать и устроить ночлег. Я остался в яло, завесив обе стороны от ночного ветра и сырости. Люди отправились спать в пустой сарай, служивший прежде людям, которые резали и сушили ротанг.

[18] января. Разбудив людей около 5 часов, я сказал им, что отправлюсь в 6 часов.

Вследствие неосторожности, или это было сделано нарочно, огонь костра, который ночью горел под навесом, перекинулся на крышу; она вмиг запылала, и минут через 10 от нее не осталось и следа. Так как речка, по которой мы намеревались подняться, запружена во многих местах стволами, под которыми приходится проезжать, пришлось снять кадьян. Речка была значительно уже вчерашней. На стволах деревьев, которые свешиваются над нею во многих местах, я мог заметить следы высокой воды дождливого времени. На сучьях, которые отстоят от теперешнего (еще высокого) уровня речки на 5–6 м (смерил сам), висели прицепившиеся во время высокой воды сучья или даже большие стволы. В это время (в месяце Зулькада), продолжающееся недолго (около пяти дней), лес залит. Берег здесь довольно высокий и песчаный. Верхний слой (гумус), скрепленный корнями деревьев и других растений, висит лоскутами над обрывистым, подрытым водой берегом. На берегу находилось несколько пондо малайцев, которые режут ротанг, и оран-утан, временно живших здесь; теперь по случаю беспокойного времени нет никого.

Несколько раз мне указывали на места с вырубленными большими деревьями, покрытые мелким кустарником, — прежние селения оран-утан и малайцев. Одно такое место называется Кубурдато — большое древнее поселение малайцев, которых жило здесь большое число, даже древняя резиденция махарадьей иохорских. Мне сказали, что есть и гробницы, но, когда я их пожелал видеть, оказалось, что они совершенно заросли лесом и никто не знает дороги.

Речка Кахан разделяется на два рукава — Кахан и Маде, и хотя кампонг, куда мы направлялись, лежал на р. Маде, мы продолжали путь по р. Кахан, которая стала еще уже, но она все же предпочитается Маде, почти совершенно запруженной стволами. Из Кахана мы выехали в ручьеобразный рукав Кахан-Кудон, который был не шире 4 м и в некоторых местах еще уже, при 3/4 м глубины. Наш довольно большой яло еле-еле мог пробраться через узкий пролив. Особенно были несносны колючие хвосты Calamus, который, однако, составляет значительное богатство этой страны, хотя он не может сравниться по значению с ее минеральными богатствами. Здесь в торговле различают три рода ротанга. Ротан-тавар — очень гибкий, у которого длина доходит до 40 дена; ротан-смамбу, из которого делаются палки, копья, крепкий и значительно толстый, и еще один, которого названия не помню.

Из Кахан-Кудон мы въехали, наконец, в р. Маде, которая так же широка, как и Кахан. Проехав оставленные три хижины оран-утан, которые были сравнительно довольно тщательно построены, мы встретили прау, нагруженное мужчинами и женщинами. Мне сказали мои люди, что хорошо было бы, если бы я им приказал вернуться в кампонг, а то мне долго придется ждать людей. Я это сделал, и пирога вернулась, следуя за нашею, в кампонг. Батен недавно, боясь Палимы, перешел на сторону Пахана. Я нашел три хижины, довольно хорошо построенные, и, спросив денана (нового начальника), приказал ему, чтобы в непродолжительном времени был яло и человек 5–6 для дальнейшего пути. В этом селении живет китаец, который женился на женщине оран-утан. Я приказал позвать всех жителей хижин, которых оказалось немного. Несколько человек имело очень кудрявые волосы, все были малы ростом; жена китайца была бела и довольно миловидна. Хотя ей было не более семнадцати-восемнадцати лет, у нее было много седых волос.