Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1 - [129]

Речка скоро сузилась, потом снова расширилась и почти при каждом впадении какой-нибудь речки, каком-нибудь расширении, при повороте, имела другое название. В 11 часов, мы подъехали к месту, где находился в некотором отдалении кампонг. Позавтракав, я решил пойти туда, хотя меня предупреждали, что дорога нехороша. Она действительно была очень скверна — болото и пни. Кроме того, пошел проливной дождь. Пришли, наконец, к хижине батена, который принял меня очень любезно. Я попросил собрать всех жителей, что вскоре было исполнено, — все население собралось. Оран-утан менее избегают показывать чужестранцам своих женщин. Дождь перестал не надолго, и я отправился назад к пироге, с курицей и бананами. Речка то расширялась, то, образуя много рукавов, суживалась до того, что небольшая пирога едва могла пройти. Приходилось прорубать коридор в зеленых заборах, образованных повалившимися деревьями. В 3 часа мы проезжали мимо большой населенной хижины, где мне предложили провести ночь. Я отказался. По берегам показались холмы. Дождь, иногда очень сильный, надоедал несколько раз. В шестом часу мы приехали к покинутой хижине. Промокший и голодный, я рад был добраться, особенно вследствие того, что все время в пироге нельзя было переменить положение. Около самой хижины находились две могилы. Может быть, поэтому хижина и была покинута. В одной из могил была погребена женщина. Могилы здесь, как я уже сказал выше, различны, смотря по полу погребенного. Здесь была доска, а не резная палка. В головах (на восток) был другой нисан, как и в ногах. Оба нисана были разрисованы черной и белой краской. На могиле лежала чашка. Кругом могилы был забор из бамбука, и могила, кроме того, была снабжена крышей из коры. Покойника здесь хоронят в тот же день, покрывая его каином, оставляя голову и ноги открытыми, в лежачем положении.

Множество громадных комаров не позволило мне писать вечером и мешало спать. Мои люди забрали все, что могли найти в покинутой хижине.

[12] января. Утром человек, посланный за водой, вернулся с новостью, что пирога унесена течением, но ее, к счастью, словили недалеко. Пока люди отправились искать ее, я занялся рисованием могил. Проехав недалеко, мы увидали покинутые хижины и плантации; около одного такого места было причалено прау с некоторой поклажей. Все доказывало, что люди на очень короткое время покинули ее. Мои люди уверяли, что мой выстрел утром, вероятно, напугал жителей, и без того напуганных военным положением, оттого они убежали и не отвечают на наши повторные зовы. Немного далее услыхали мы удары топора — рубили дерево в лесу. Я приказал остановиться и крикнуть. Не было ответа, но удары прекратились. Я послал человека, он вернулся со стариком, который уверял меня, что не боится, что стар. Он был очень глух и рассказал, что много людей забрали, но его не к чему брать — стар, не может работать. Его товарищ убежал, заслышав наши зовы.

Скоро мне пришлось испытать другое следствие военного положения. Мы остановились перед громадною баррикадой зелени. Два очень толстых дерева и несколько малых со множеством лиан и т. п. запрудили так речку, что и думать нельзя было прорубиться. Мантри предпочел протащить пирогу по берегу, что стоило немало труда, — рубить стволы, лианы, тащить пирогу. На мою долю пришлось прорубить себе тропинку и прогуляться по болоту. Так как пирога была слишком мала, чтобы спать в ней, я приказал в 4 часа искать сухого места на берегу. Около холма Панкаман-букит нашлось такое. Я приказал построить высокое бали-бали, затем, постлав одно каучуковое одеяло, другое приспособив в виде крыши, устроил себе помещение на ночь. Внизу могли лежать мои вещи, и даже я мог сидеть. Люди оран-утан устроили себе неподалеку пондо из кадьяна пироги и постлали на несколько срубленных ветвей циновки на ночь. Когда стемнело, группа, расположенная у костров, окрестность, освещенная молодым месяцем, с быстрою рекою и разнообразной растительностью были очень живописны. Но комары, голодные и многочисленные, часто будили меня. Ночью даже я должен был будить людей, чтобы поправлять огонь.

[13] января. В 2 часа ночи вода в реке поднялась (прилив), и мои люди должны были переместить свое пондо, перенеся его выше. Ночью дождь несколько раз шел очень сильно. Утром он также мешал мне сделать эскиз моего бивуака. Все утро, пока мы не добрались до рума-пасон Квала-Индау, дождь не переставал.

Рума-пасон была хижина, построенная на сваях при впадении р. Кахан в Индау, так что она стояла совершенно в воде. Две высокие лестницы вели к большой веранде, пол которой состоял из круглых необтесанных бревен, на ней находилась пушка. Я вошел в хижину, которая оказалась небольшою казармой. Посредине, вокруг стойки, стояли старые английские ружья, одну половину хижины занимали невысокие нары, отгороженные циновками, на другой половине валялись на грязных циновках человек восемь, которые оказались солдатами этой крепости. Я спросил начальника. Довольно молодой малаец с энергичным лицом представился как «капала». Я ему объяснил, что у меня письмо махарадьи и что я отправляюсь к морю, в Индау, затем вернусь сюда, чтобы отправиться через Иохор-Лама в Иохор-Бару, что мне надо людей и прау и я надеюсь, что он все устроит.