Путешествие в страну миражей - [43]

Нет, он не был одним из тех мечтателей, которые верили в солнечные гиперболоиды и прочие — фантастические аппараты. Еще в тридцатых годах, работая в Средней Азии над созданием водонагревателей и солнечных бань, он понял, какую опасность для гелиотехники представляют и неумеренные оптимисты, и скептики. Первые, хватаясь за создание явно нереальных гелиоустановок, компрометируют и без того трудное дело, вторые убивают идею своим железобетонным равнодушием. И Баум занялся, может быть, самой важной проблемой — исследованием возможностей солнечной энергетики. Так появилась на свет «теория концентрации», поставившая предел фантазиям. Выяснилось, что никакие солнечные печи не могут выработать температуру, превышающую четыре тысячи двести градусов. Это было слишком мало по сравнению с прежними оценками и слишком много для наших земных потребностей, ибо нет материала, который не расплавился бы при такой температуре. Выяснилось также, что никакие зеркала не способны сконцентрировать солнечную энергию больше чем в пятьдесят тысяч раз. Это было немало. Восемь — десять тысяч киловатт мощности на квадратном метре устраивали даже фантастов.

Солнце заставило его, теплофизика, сменить специальность, оно же увлекло его на новое местожительство. В 1965 году в свои шестьдесят с лишним лет он уехал в Туркменистан, где самые мощные в Советском Союзе «месторождения Солнца» — 160 тысяч малых калорий тепла в год на каждом квадратном сантиметре. Это почти в два раза больше, чем в Свердловске, в полтора раза больше, чем в Киеве. В физико-техническом институте Баум возглавил большой и энергичный коллектив «солнцепоклонников» и создал экспериментальный центр в местечке Бекрова, том самом, куда вез нас видавший виды служебный «Москвич».

Миновав извилистые улочки ашхабадских окраин, машина вырвалась на склон голой горы, изъязвленной оврагами, подобравшимися к самой дороге. Потом открылось ровное, полого поднимавшееся большое поле. Впереди и слева горбился Копетдаг, затянутый дымной вуалью жаркого дня, и, все ближе подбираясь к дороге, побежали сельские домики, как везде в предгорьях, утопавшие в зелени. И вдруг там, впереди и слева, на темном фоне горы что-то могуче блеснуло, и еще до того, как мне сказали об этом, я понял — Бекрова, туркменская «столица Солнца», где потомки знаменитых укротителей диких животных пытаются приручить еще одного «дикаря» — небесный огонь.

Увы, я не был оригинален, как и все, кто впервые приезжал сюда, первым делом бросился к самому яркому пятну на экспериментальной площадке — сверкающему пятиметровому блину рефлектора. Возле него работали двое сотрудников, что-то крепили на черные обожженные концы штанг, сходившихся вместе перед зеркальной гладью огромного вогнутого круга. Я попросил чуть повернуть рефлектор, чтобы получше сфотографировать его блеск, и отскочил, опаленный сконцентрированным солнечным огнем.

— Поосторожнее, — предупредили меня. — Так и обжечься недолго.

И сотрудники рассказали, что это — фотоэлектрогенератор, что пока он вырабатывает полкиловатта электроэнергии, но может и больше, если поместить в фокусе новейший фотоэлемент, ибо общая мощность, собираемая рефлектором, не меньше пятнадцати киловатт. Они показали мне такой фотоэлемент — небольшой черный квадратик размером с пол-ладони и сообщили, что он один вырабатывает напряжение 220 вольт и силу тока, достаточную для электробритвы.

— Какая же температура в фокусе?

— Температурами у нас занимается Арслан Назаров. Вон его печь.

Неподалеку на высоких металлических фермах висел другой рефлектор, только повернутый не к солнцу, а> наоборот, вниз, к земле. Зато под ним и чуть в стороне блестело большое плоское зеркало, ловило лучи и, точно так же, как это делают мальчишки, когда играют «зайчиками», направляло их вверх.

— А у вас какая температура? — спросил я, едва взобравшись на продуваемую со всех сторон площадку возле верхнего, вогнутого зеркала.

— Три тысячи градусов, — буднично ответил Арслан Назаров.

Я не поверил. Ничто, ну решительно ничто не напоминало о существовании такой «сверхмартеновской» жары где-то совсем близко от нас, почти что на расстоянии вытянутой руки. И вдруг в двух метрах от меня что-то вспыхнуло и полетело вниз, оставляя дымный след.

— Жук залетел.

Я посмотрел туда, где сгорел жук и опять ничего не увидел. И мне прямо-таки нестерпимо захотелось протянуть руку, потрогать это невидимое нечто, в котором все сгорает.

— Руки протягивать не рекомендуется, — сказал Назаров, словно угадав мое желание.

Он взял палку, провел ею по воздуху, и палка сразу взрывообразно вспыхнула, словно облитая бензином. Это походило на фокус, но не удивляло.

Назаров отбросил палку, почему-то отряхнул руки и сказал разочарованно:

— Это что, — фокальное пятно — два сантиметра. Вот у Тромба…

— Кто это?

— Крупнейший специалист. Разве Валентин Алексеевич не рассказывал? Это ж его друг…

Пришлось спускаться на землю, разыскивать Баума и расспрашивать об этой еще не известной мне очередной странице его биографии.

…Их было много, международных конференций и симпозиумов, в которых Баум участвовал. Не раз он бывал и в Одейо — французской «столице Солнца», расположенной в Пиренеях. Там высоко в горах стоит восьмиэтажное здание крупнейшей в мире солнечной лаборатории с оригинальной, глубоко вогнутой зеркальной стеной. Десятки больших плоских зеркал, разместившихся на склоне горы, собирают солнечные лучи для этого гигантского рефлектора площадью свыше двух тысяч квадратных метров.