Путешествие в страну миражей - [32]

Я не умею скрывать своей радости. Если счастлив, то хочется, чтобы все вокруг были счастливы. Тогда я улыбаюсь встречным девушкам, предлагаю женщинам поднести авоськи, заигрываю с детьми. Но когда у меня плохое настроение, замыкаюсь и молчу. И стараюсь ни с кем не разговаривать, чтобы не испортить людям радость, и не смотрю на девушек, чтобы не злиться на их улыбки. И потому, когда мне грустно, я очень, очень одинок.

Наверно, эта грусть и возвратила меня к печальным воспоминаниям о землетрясении. Захотелось поговорить об этом не просто с эмоциональными очевидцами, а с сейсмологами. Поэтому, возвращаясь в Ашхабад, я заехал по пути на сейсмическую станцию.

— Как было? — задумался ее заведующий Нурмухаммед Аннамухаммедов, когда я попросил его прокомментировать землетрясение с точки зрения специалиста. — Так и было. Станция, как все дома, сразу же рассыпалась. Впрочем, я тому не свидетель, спросите Георгия Николаевича.

Георгий Николавич Коростин — высокий пожилой человек с подкупающе доброй улыбкой — тоже ничего не знал о сейсмических станциях 1948 года. В то время он вообще имел смутное представление о землетрясениях, а кроме того, сам момент, как рушился город, просто-напросто проспал.

Услышав о таком феноменальном случае, я даже расстроился. Вот те на: все считают ашхабадское землетрясение крупнейшей сейсмической катастрофой века, а были, оказывается, люди, которых оно даже не разбудило. Уж не преувеличивают ли очевидцы?..

— Смертельно устал в тот вечер. Едва лег, увидел во сне войну. Будто снова бежал в атаку и гремели взрывы, и крики людей смешивались в один сплошной гул. Проснулся от того, что нечем стало дышать: пыль забила горло. Вскочил в темноте, ударился головой о потолочную балку. Оказалось, дом рухнул и балка удержалась на спинке кровати…

Всю ночь Коростин метался тогда от дома к дому, разгребал развалины, помогал выбраться живым, вытаскивал убитых и раненых. На рассвете заметил, что от трусов — единственной одежды, которая на нем была, остались одни лоскутья. Сорвал с бельевой веревки чье-то женское платье, торопливо влез в него и снова израненными, окровавленными руками принялся разгребать обломки.

Прежде он был инженером на железной дороге, а после землетрясения уже не мог ни о чем думать, кроме как о таинственных силах, встряхивающих землю. И вскоре подал заявление в Институт физики Земли с просьбой принять на работу кем угодно.

Занимаясь организацией сети сейсмических станций в республике, Коростин убедился, насколько они дорогостоящи и неэффективны. И задал себе, казалось бы, совсем нереальную для одного человека задачу — разработать систему автоматических станций. Это стало его увлечением на долгие годы. Но как всякому человеку, слишком самоотверженно влюбленному в свою мечту, ему пришлось походить в «чудаках».

— Автоматика? — удивлялись люди. — Ведь этого нигде нет…

До чего же банальны повторения! Сколько встречал людей, самоотверженно верящих в свое хобби, и у всех похожие судьбы. Хотя люди ведь такие различные. Одни свои случайные мозоли носят, как ордена, другие настоящие ордена свинчивают с пиджаков, чтобы не мозолить глаза людям. Я и прежде знал закономерность, согласно которой способность к труду обратно пропорциональна разговорам о заслугах. И вот еще одно подтверждение. Коростин отдал своей автоматике двадцать лет. Он работал в институте заведующим сектором сейсмологии, а в свободное время сидел над чертежами, занимаясь делом чрезвычайно важным для той же самой сейсмологии. Сколько на это было израсходовано средств из собственной зарплаты, сколько выслушано упреков от жены, обижающейся на «неумеренное» увлечение мужа!

Он работал один за целую лабораторию, искал принципиально новые решения, изобретал рабочие узлы и приборы. Получил семь авторских свидетельств, прежде чем счел возможным сказать долгожданное «готово!». Коростин дал своему агрегату имя «Регион», потому что с его помощью можно прослушивать Землю в любом самом недоступном районе.

По внешнему виду «Регион» напоминает обычный железный шкаф высотой полтора метра. Он устанавливается на бетонный фундамент на дне неглубокого колодца. Колодец запирается на замок, и в течение месяца в него никто не заглядывает. «Регион» сам держит свои чуткие датчики на пульсе планеты. Чуть вздрогнет земля — и прибор всего за одну сотую долю секунды включает двигатель и начинает запись сейсмических волн. Он один записывает и сильные и слабые толчки, тогда как на обычных станциях для этого существует комплекс приборов, облегчает поиски координат и глубину эпицентра землетрясения. И все это при фантастической эффективности, стоимость каждой сейсмостанции снижается в десятки раз.

Когда почти все уже было сделано, приехала комиссия Академии наук СССР, рассматривавшая вопрос об автоматизации сейсмических наблюдений, увидела «Регион» и предложила руководству института немедленно освободить Коростина от всех других обязанностей, чтобы он мог целиком посвятить себя доработке сейсмоавтомата…

Я часто думаю о силах, порождающих хобби. Можно понять коллекционера: он собирает ценности или то, что приобретает ценность в собрании. Но как уразуметь «мучеников идеи», которые, не имея ученых степеней, а стало быть, по распространенному мнению, и не имея права, тем не менее занимаются изучением, скажем, всех аспектов изменения климата Арктики? Над ними часто смеются, как над изобретателями вечного двигателя. Но когда я узнаю о таких людях, каждый раз вспоминаю К. Э. Циолковского. Вот уж поистине «мученик идей» в глазах его современников!.. Идея, как зерно: ляжет на камень — погибнет, попадет в мягкую землю — прорастет. И еще не известно, какую выкинет поросль. Потому что идея — это почти всегда вещь в себе. Заглянуть в нее до поры невозможно, это было бы все равно что заглянуть в будущее.