Путешествие в страну миражей - [22]

— Здесь было озеро.

— Куда ж оно делось?

— Высохло. Вы же спрашиваете о фильтрации?

Меня и в самом деле весьма занимала эта до конца еще не решенная проблема. Я знал, что вначале канал терял на фильтрацию почти три четверти своей воды, что многие серьезно опасались за судьбу искусственной реки и было немало предложений о том, как изолировать русло от ненасытных грунтов. Предлагалось даже одеть его в бетон, но простейшие расчеты показали, что для этого не хватило бы мощностей цементных заводов всей Средней Азии. И пока шли споры, вода растекалась по пустыне, подтапливала дома, склады, элеваторы, перекашивала фундаменты зданий в городах, поднимала соль из глубин земли, портила пашни. Вдоль канала образовались лабиринты озер: вода просачивалась сквозь песок, разливалась в соседних межбарханных котловинах.

Обнадежили сотрудники Туркменского научно-исследовательского института гидротехники и мелиорации. Сложными расчетами и опытами они доказали, что канал все больше будет приобретать свойства обычной реки, русло заилится и к 1980 году фильтрация снизится до десяти процентов. Последующие наблюдения подтвердили прогноз. И эта пересохшая котловина, которую показал мне Пазенко, свидетельствовала о том же. Канал — вот он за барханом, но вода уже не просачивалась из него в таком количестве, как было еще недавно, не образовывала обширных мочажин.

Однако что означают обещанные десять процентов? Если учесть, что по проекту четвертой очереди канал будет забирать из Амударьи свыше пятисот кубометров воды в секунду, то одна десятая доля — внушительная цифра. Выход один — дренаж, горизонтальный и в особенности вертикальный, когда скважины, пробуренные в местах наиболее активной фильтрации, перехватывают воду, понижая ее уровень в недрах, и подают в оросительную сеть…

Вернувшись к землесосу, мы увидели подходившую к нему белую самоходную баржу.

— Плавмаг пожаловал.

— Три дня плаваем, четыре стоим в Ничке, привозим товары из Керки. И опять на три дня в рейс, — вскоре рассказывал нам заведующий магазином, он же капитан и механик Сувхан Бабаев, бойко раскладывая товары на узком прилавке.

Его жена Огулхан Имамназарова, она же матрос, продавец, повар и кто угодно еще, в зависимости от необходимости, время от времени заглядывала в распахнутую дверь, готовая помочь мужу. В тот момент она мыла палубу шваброй.

Бабаев рассказал, что его постоянные покупатели — рабочие двадцати землесосов, четырех бригад бульдозеристов, восьми точек объездчиков канала и жители двух населенных пунктов, что летом он со своим верным матросом плавает по каналу, а зимой, если канал замерзает (иногда и такое случается), плавмаг превращается в летмаг — доставляет продукты вертолетом.

В магазине было душно, поэтому покупатели и продавец очень скоро выбрались из трюма, перешли на землесос и там под навесом за чаем повели неторопливый разговор о жизни. «Первый каракумец», бригадир землесоса Абдулахат Каримов, работающий здесь с 1953 года, вспоминал те времена, когда не было теперешнего комфорта — ни телевизора, ни газа, ни радио, ни такого четкого снабжения, когда растревоженная река чуть ли не еженедельно устраивала гидростроителям авралы.

— Не скучно все время в одиночестве?

— Десять дней в месяц живу дома, в Ничке. До города — час полета. Самолет арендованный ходит до Мары, как автобус. А сколько вы в Москве добираетесь от дома до работы?

Пришлось признаться, что столько же — час в один конец.

— Ну вот, — сказал он многозначительно. — Да и скучать-то некогда, работы много.

— Сколько же вы за двадцать лет земли перекопали?

Каримов и сам заинтересовался вопросом, принялся считать, записывая что-то прямо на столе.

— В кубометрах — это миллионов десять будет.

— А были какие-нибудь случаи… — я пошевелил пальцами, подбирая слово, — рискованные, что ли?

Нам, литераторам, все кажется, что если без трагедий, то и неинтересно.

— Раз чуть не утонул, — сказал Каримов, подумав. — Это когда еще с травой боролись, будь она неладна. Мертвяк на берегу вырвало, решил доплыть с лопатой, укрепить трос. Плыть-то было всего ничего, а едва нырнул — и чуть богу душу не отдал. Чувствую, будто в сеть попал, так оплело травой. Лопату утопил, самого еле живого ребята вытащили… Помучились с этой травой, пока рыба не помогла…

Тут мне пришло в голову спросить о национальном составе нашей маленькой группки, случайно собравшейся на палубе землесоса. Каримов оказался татарином, Пазенко — украинцем, Бабаев — узбеком. Были также русские, туркмен, белорус, казах. Поговорили оживленно о таком многонациональном составе, да тут же и забыли об этом: отношение к людям здесь не по национальности — по труду…

Снова плыли мы по быстрой реке, разговаривали о проблемах, которых так много приходится решать гидростроителям.

— Куда будете горы девать, что у Головного накопились?

— Тут голову поломаешь, — вздохнул Пазенко и улыбнулся нечаянному каламбуру. — Придется обратно в Амударью смывать, иного выхода не вижу. У реки взяли, реке отдадим. Думаю, что баланс не нарушится.

— Знаете или только предполагаете?

— Придется еще разобраться. Но впредь будет полегче: из водохранилища вода пойдет отстоянная, не то что прямо из Амударьи.