Путешествие в страну миражей - [13]

Вот ведь как, поистине золотая рыбка…

— Однако, — вспомнил я, — где-то здесь, в Карамет-Ниязе, и начались работы с травоядными рыбами?

— Есть рыбозавод, — сказал механик и почему-то пожал плечами.

— А можно туда съездить?

— Отчего ж нельзя?

Он посмотрел на Аранбая, потом на моторку, привязанную к перилам землесоса.

И уже через минуту мы мчались по сверкающей глади канала.

— Вы идите, а я подожду, — сказал Аранбай, причалив к заросшему камышом берегу.

— Зачем ждать? Я, может, долго.

— Чего там делать? Подожду. — И он пожал плечами точно как механик.

Плотная дорога вывела меня к густо заросшим арыкам. И я еще подумал о заевшейся рыбе, которая, очистив канал, почему-то не желает есть точно такую же траву в собственном арыке. А потом впереди открылся необычный для пустыни пейзаж с раскидистыми тополями и ясенями. Стоял возле дороги тростник в четыре человеческих роста, упругий, коленчатый и прочный, как бамбук. За ним виднелись болотистые низинки и полуразвалившиеся глинобитные домики. В следующих болотцах зеркала чистой воды были пошире, и наконец они превратились в квадратные пруды, густо поросшие по берегам плотными стенами камыша.

Из одного такого домика выглянули двое — парень и девушка, с удивлением уставились на меня.

— Занимаетесь археологией?

— Это инкубаторный цех, — серьезно ответил парень, похлопал по стене и тут же принялся разглядывать свою ладонь, должно быть оцарапанную обо что-то острое, торчавшее из глины.

— В таком цехе и лягушек не выведешь.

— А белый амур ничего, выклевывается…

Парень насторожился, едва я вынул блокнот.

— Во-он старший рыбовод, идите к нему, — отмахнулся он и исчез за стеной.

У дальнего пруда я разглядел грузовик. Пруд был спущен. В мутной луже, образовавшейся на дне, вода рябила от паникующей молоди. Хлюпая по илу высокими резиновыми сапогами, ходила внизу женщина, черпала мальков ведром, носила их к машине и выплескивала в большой бак, стоявший в кузове. Рядом ходил старший рыбовод Бехтурган Альмурадов, что-то записывал в тетрадку.

— Рыбозавод имеет 18 прудов общей площадью 60 гектаров, — бойко начал докладывать он, когда я задал свои вопросы. — Каждый год сдаем десять тонн товарной рыбы…

— Как товарной? Вы же должны заниматься размножением?

— Обязательно. Десять миллионов штук выращиваем каждый год.

— Не может быть!..

Он принял мое восклицание за восхищение и начал рассказывать, как они в этих же прудах, где молодь, выращивают крупных рыб и как выводят мальков. А я вспоминал другой рыбозавод — под Волгоградом — огромный, благоустроенный, с отлично оборудованными прудами и рыбоходами, где мне называли такую же цифру, и не верил в равенство этих двух хозяйств. И еще вспоминал горькую статью в «Правде»: «…вместо планируемых десяти тонн сеголеток белого амура в коллекторно-дренажную сеть выпущено всего несколько тонн. Ни один километр не был подготовлен в соответствии с рекомендациями ученых. А значит, и то, что сделано, не принесет желаемых результатов».

Рыба-то оказывалась, действительно, сказочной: несмотря на такое к ней отношение, упрямо делала свое важное дело. Да еще как! Механическая очистка километра коллекторно-дренажной сети обходится почти в две тысячи рублей, а белый амур ту же самую работу делает максимум за двадцать.

Я возвращался в Карамет-Нияз со страстным желанием поделиться с кем-нибудь своим возмущением по поводу запущенности рыбозавода, играющего такую важную роль в судьбе канала, но увидел Караша Николаевича, ходившего по берегу с негаснущим удивлением в глазах, и «рыбные неурядицы» сразу показались мне мелочью, не заслуживающей внимания.

— Ну! — говорил он. — Разве тут что узнаешь? Ни деревца не было, ни кустика. Помню, где-то здесь пыльная буря налетела. Я тогда сидел в палатке, составлял бухгалтерский список. Вдруг — удар, палатка вздулась, словно детский шар, и исчезла в пыльном вихре. И все бумаги, и алюминиевая доска, которую подкладывал, когда писал, только мелькнули в вышине. Много было пыльных бурь, а та запомнилась, потому что ветер унес справочную книгу, без которой я не мог делать бухгалтерские расчеты. Книгу несколько дней искали и нашли в двух километрах от лагеря…

Теперь Карамет-Нияз изумрудно сверкал в чистом воздухе зеленью своих садов. Мы походили по улицам, похожим скорее на парковые аллеи (так густо сплетались кроны деревьев), зашли в поселковый Совет. Его председатель — молодой парень, только что вернувшийся из армии, — Астандурды Алламов позвал на помощь первого местного старожила, секретаря парторганизации Джанмурата Наркулова, и они вдвоем принялись вспоминать, что тут было и что стало. Стал поселок на тысячу жителей, Дом культуры, школа-восьмилетка, участковая больница. Но больше всего они говорили о садах и парках, в которых утонули дома. И походя рассказали историю, похожую на легенду, о Курбане, заблудившемся в песках. Когда он совсем уж собрался отдать душу аллаху, увидел руку, протянувшую ему флягу с водой. Потом Курбан назвал своего сына Федором в честь спасшего его русского геолога. А в том месте, где это случилось, назло пустыне посадил дерево. Он поливал его, привозя воду на верблюдах. Далеко разнеслась весть о чабане, бросившем вызов пустыне. И всякий, кто проходил мимо и отдыхал в тени дерева, выливал часть своей воды на горячий песок…